— Тебя должны отправить по этапу в какую-то колонию. Чем дальше от Москвы, тем больше у тебя шансов выжить. Здесь ты мозолишь глаза. Надо, чтобы ты исчез, тогда, может, про тебя забудут. Сибирь, Урал, Каспий, куда-нибудь подальше. Собственно, я предвидел эту ситуацию и еще до суда послал бумагу в МВД. Считал целесообразным направить тебя подальше от столицы. Но не все от меня зависит.
Сигарета слегка подрагивала в его толстых пальцах. Я разглядел сетку красных склеротических прожилок на щеке. Наверное, он по-прежнему крепко запивает. А какие у него еще радости, кроме возни с такими уродами, как я? Несколько месяцев подряд мы встречались с Кореневым и успели изучить друг друга, выкапывая мелочи, которые не всегда замечали другие. Вначале я изворачивался и врал, потом говорил правду. А Коренев говорил правду всегда.
— Ты изменился, Саня.
— Осознал, прочувствовал…
— Полгода назад ты был сытым, хотя и напуганным самцом. Что-то похожее на тугой мешок с дерьмом.
— А сейчас?
— В глазах появилось новое выражение. Почти человеческое.
— Вы, случайно, рассказы не пишите? — усмехнулся я. — Психологические! О перевоспитании преступников.
— Нет, рассказы не пишу. Про Чикатило статью как-то написал. Направил в «Человек и закон», а ее не напечатали. Журналистка какая-то опередила.
— Вы ловили Чикатило?
— Ловил… Отощал, Саня, ты. Как арматура стал.
— Так месяц почти ничего не жрал. Ну, сейчас ничего, уже бегаю.
— Я говорил с врачом. Недели через две тебя выпишут. А вот в какой этап включат, не знаю. Я пытался в спецчасти узнать, но там молчат. Ты на особом контроле. Чую, не обходится без твоего тестя. Кстати, ты знаешь, кто он теперь?
— Откуда?
— Заместитель министра. Назначили неделю назад.
— Ну, блин, у нас и страна! Он же уголовник чистой воды. Как и я. Я понял, что моя жизнь по-прежнему полностью зависит от тестя. Если он забудет про меня или решит, что я наказан достаточно, то, может, выживу. Когда прощались, Коренев сунул мне остатки сигарет. Мы стояли у двери. Я чувствовал, он хочет сказать что-то еще.
— Что? — спросил я.
— Слушай, не хотел тебе говорить. Вроде ты еще больной, не оклемался… В общем, Ирина умерла.
— Когда?
— Месяц назад. Повесилась в камере.
— Непохоже на Ирину. Она сильная женщина. Может, повесили?
— Может.
— В общем, ты меня понял. Тебя, конечно, могут достать и на Чукотке, но вряд ли кто станет городить огород, посылать людей на край света. Подождем, может, сработает моя бумага. Если что, повторю запрос.
— Спасибо, Эдуард Васильевич.
— Прощай, Саня!
Запрос следователя прокуратуры Коренева сработал с точностью до наоборот.
Прибежала Таня и сообщила, что пришла разнарядка и меня направляют в одну из колоний под Владимир.
— Ты представляешь! Всего двести километров, мы можем видеться каждый месяц. У меня в той колонии знакомая врачиха есть. Поможет свиданки устроить. Ладно, пока! Вечером увидимся.
Господи, я мало чего хорошего делал в жизни женщинам, но они почему-то верят мне. И влюбляются. Мне жалко Таню. Ничего у нас не получится. В моем положении только и дурить ее. Напой сладкого в уши, наобещай и получишь все, что хочешь. Назло себе и Тане, я говорю правду. По моей расстрельной статье меня не освободят раньше, чем через десять лет. Это огромный срок. Целая жизнь. Дадут ли мне ее прожить…
Мне хочется сделать для Тани что-то приятное, и я рассказываю ей про спрятанные четыре тысячи долларов.
— Их легко найти, — я подробно описываю место и дерево, под которым надо копать. — Если доллары никто не выгреб, возьми себе.
— Да ты что! Такая сумма! Мне не надо.
— Таня, это не сумма. В день ареста тесть выгреб у меня полста тысяч наличкой в кабинете и почти столько же пропало на валютном счете.
— Хорошо, я постараюсь их найти, — говорит Таня. — Слушай, почему ты говорил, что Владимирская область это хреново? Ты не хочешь быть рядом со мной?
— Я там долго не протяну.
— Почему?
Неизвестно зачем я рассказываю Тане про свои отношения с тестем и о разговоре со следователем. Для чего? Вряд ли мне сможет помочь девушка Таня, медсестра из тюремной санчасти.
— Значит, получается так. Если будешь рядом со мной, то умрешь. А чтобы жить, тебе надо уехать далеко от меня. Сказка какая-то дрянная. Может, ты все выдумал? Тебе только кажется.
— Может быть, — пожимаю я плечами.
— Нет. Похоже на правду. Тебя ведь уже пытались убить.
За окном ноябрьская ночь. На носу зима. Доживу ли я до весны?
Меня выписали из санчасти и перевели в общую камеру. Она не такая большая, как та, где мне всадили в живот летом заточку. Человек двадцать. Здесь я неожиданно встретил Женьку-«бычка». Встретились, как родные. Рэкетир сразу предложил:
— Топай к нам. Вон там, в углу, наша бригада. Я посмотрел на маячившие в углу такие же бритые головы-шары и отказался.
— Я уже занял шконку. Рядом с дедами спокойное место. После санчасти слабый еще. Сплю целыми днями.
— Ну, как хочешь, — сразу согласился Женька. Он не спросил, почему я угодил в санчасть, зато с удовольствием вспомнил, как мы дрались с Серегой. — Молодец, не струсил! Борман мужик крутой, мог и насмерть пришибить.
— Где он сейчас?