Квинт Лициний 4

- Хороший срок... - пробормотал куда-то под стол военрук.

- И как? - коротко покосившись на него, спросила Яблочкова, - что самое интересное?

- Люди, - уверенно кивнула Мэри. - Сначала я решила, что вы совсем-совсем другие. Потом вдруг поняла, что внутри - такие же самые. А сейчас... - она широким жестом повела рукой с кружкой вокруг себя, - сейчас я думаю, что вы - как мы, но другие.

- О, диалектика Гегеля! - звонко засмеялась Чернобурка. - Узнаю!

"А и правда - пятый месяц", - подумала, удивленно покачивая головой, Мэри. - "Вроде и немного, но какая бездна впечатлений"!

Да, самое важное - людей - она разглядела не сразу, их долго заслоняла внешняя непохожесть местной жизни, проявляющаяся во множестве деталей быта. Отсутствие супермаркетов, длинные сугробы по обочинам улиц, множество газетных стендов и обилие красного в наружной агитации... Ко всему этому надо было привыкнуть.

Вообще, она поначалу наивно полагала, что для понимания этой страны нужно обязательно проникнуться духом коммунистических ритуалов, и раз за разом честно пыталась их постичь. А потом однажды ей вдруг открылось, что даже сами их участники считают все это бессмысленным. Открытие ее ошарашило, потому как вера советских людей в светлое коммунистическое будущее, порой переходящая, с американской точки зрения, в жертвенность, не вызывала сомнений.

"Вероятно", - думала она, - "они хранят эту веру в сердце, в "церкви, что в ребрах", а публичные ритуалы сохранили свое звучание только для поколения, что их породило и сейчас почти ушло. Наверное, это даже уважительно - сохранять все как есть, пока живы эти люди".

Объяснение выглядело логично. Но все равно у Мэри оставалось ощущение, что она не успела понять здесь что-то очень важное, и это ее беспокоило. Впрочем, время еще оставалось.

"А если случится..." - что может случиться, она даже про себя суеверно не проговаривала, но пульс начинал при этом частить, а щеки вспыхивали, - "то времени будет много".

Завтрак постепенно завершился, и отряд, оставив в лагере дежурных, двинулся на последний в этой экспедиции поиск. Стоило чуть пройти по полю, как вокруг стало понемногу темнеть. С востока, гася утреннее свежее солнце, потянулась дымка. Она быстро густела, превращаясь в плотный облачный слой. Пошел по вершинам, по траве ветер, не стесняясь прохватывать людей своими знобкими касаниями. Потом отряд втянулся в угрюмый ельник, и под ногами зачавкали складки тяжелой грязи.

Мэри почувствовала, как вокруг этого дивно начавшегося утра начинает что-то сгущаться, скручиваться - темное и тягучее, лишающее его всякого смысла и счастья. Куда ни кинь взгляд, всюду были ломаные стволы и неопрятный лесной хлам - местами подсохший, местами облепленный грязью, оставшейся после обтаявшего снега.

Лес в глубине своей был еще мертв, даже первые признаки ранней зелени не производили впечатления пробудившейся жизни, уж очень она здесь была тихой и невыраженной. Скорее, это была не жизнь, а смутные намеки на присутствие в мертвом краю чего-то живого. Казалось, что погибшие и безнадежно высохшие, здесь перешептываются, протяжно поскрипывая, сами деревья, неявно и приглушенно, словно бы действительно неживые голоса.

"Как в хоррор-муви", - невольно поежилась Мэри и заозиралась с опаской. - "Хотя, собственно, почему "как"? Сейчас опять примемся собирать черепа как грибы".

Она не знала, сколько убитых тут людей уже никогда не встанут из тяжелых пластов топкой глины. Но после сегодняшнего рассказа Андрея догадывалась, что их много, очень много. Может быть, ей вообще не дано представить сколько, и от этого становилось еще страшнее и неуютнее.

Теперь ее даже смущали аккуратные и ухоженные мемориалы родной страны. А ведь русские, такое впечатление, даже гордятся этой своей неприбранностью и неухоженностью, своими ужасными потерями в прошлом.

Отсюда, из этого леса, крайне неуместной казалась та просьба, исполнить которую она необдуманно подрядилась. Нет, серьезно, вот чем она думала, принимая условия своего нелюбимого государства?!

Не оправдались и настойчивые предупреждения консульских о провокациях и вербовке со стороны зловещего КГБ, и не только у нее - коллеги при встречах лишь пожимали плечами. Никто не пытался продать что-нибудь запрещенное или навязать знакомство и залезть в душу. Даже Светка-Чернобурка стала подругой не сразу, и первоначальный ледок в отношениях Мэри приходилось проламывать самой.

И как же ей, Мэри, повезло, что не пришлось предавать! Никто в ее школе не подошел ни под один перечисленный ЦРУшниками особый признак! От этого она испытывала крайнюю степень облегчения. А ведь, кого ни возьми, что откликающегося на смешную кличку Пашу, что стеснительного до крайности интеллигентного мальчика-армянина или вот этого удивительного Соколова, что походя закручивает вокруг себя и людей, и события - по отношению к каждому из них это было бы предательством. Сейчас, в этом влажном и темном лесу она это отчетливо понимала. И пусть такого не случилось, но само то, что она, Мэри, так легко на такое согласилась, вгоняло ее в стыд.