Квинт Лициний 2

Кузя посмотрела на меня с большим сомнением, но я был спокоен, словно гладь горного озера. В глазах ее мелькнул было какой-то новый интерес, но тут же сменился опаской, а потом вернулась пробующая свои зубки молоденькая стерва.

— Так ты работать собираешься, Соколов?! — вызверилась она на меня.

Я промолчал. Поставил коробку на стол и снял расстеленную сверху пыльную пожелтевшую газету. Под ней россыпью лежали елочные игрушки, настоящие, из хрупкого стекла, которые надо брать бережно и вешать осторожно, как драгоценность. Тут же были бусы из разноцветных стеклянные трубочек и шариков и самодельная гирлянда из лампочек, окрашенных цветными лаками. Были даже старые игрушки из прессованного картона.

— Подавай игрушки, — спокойным голосом сказала Кузя.

"Надо же, моментально вошла в берега. Воистину, молчание – золото".

— Вешать буду я, ты все испортишь, — сварливым тоном ненаскандалившейся вволю жены опровергла она мои измышления.

— Как будет угодно прекрасной госпоже, — фыркнул я благодушно и вытащил из картонной коробки матрешку на прищепке, с платочком из тонкого поролона, — держи. Только подожди, я сначала гирлянду повешу.

Сделал свое дело и отошел, освобождая место у елки. Кузя молча пристроила игрушку поближе к стволу.

— Забавно, — повертел я в руках две следующие, тоже на прищепках, — смотри: восточный принц и красавица. На, пристраивай.

Засунул нос, выбирая следующее украшение. Взять трехцветный светофор или избушку с белым напылением на крыше? Или шар-фонарик с круглой впадиной?

— Эй, — удивился, повернувшись, — устраивай их вместе.

Кузя отрицательно помотала головой.

— Это же пара подобралась! — настаивал я.

Она упрямо присобачила принца на противоположной от красавицы ветке.

— Вот, — отошла и посмотрела на дело рук своих. — Теперь можно гадать, встретится ей принц или нет. И, если встретится, то где. Как посмотрит, что скажет… Как за ней побежит…

— Ну, могла бы на новый год и подсобить людям, — пробурчал я и протянул ее следующую игрушку.

— Нет, нет, нет… Пусть сами, по-настоящему, как в жизни. А в жизни, знаешь ли, принцев рядом не бывает.

— Проверяла? — насмешливо уточнил я.

— Да, прячутся, мерзавцы. Маскируются, — и она искоса мазнула по мне взглядом.

— А чего тебя на принцев тянет? — уточнил я, роясь в ящике.

— Это разве ненормально? — удивилась она.

— Среди пролетариев, говорят, очень приличные мужчины встречаются.

Она громко, от души, засмеялась.

— Юморист ты, Дюша, — сказала, отвеселившись.

— А что? — не отступался я, — на заводе высококлассный рабочий не хуже профессора получает.

— Не в деньгах счастье, — поразила она меня, а потом взглянула снисходительно, — ты как ребенок. Где-то уже совсем как взрослый, даже удивляешь, а где-то… А, давай следующую.

— Нет, объясняй, — я вложил ей в ладонь золотистые колокольчики.

Она потрясла ими, звук был тусклый.

— Деньги, конечно, должны быть, — пояснила она деловито, — но этого недостаточно. Их еще надо иметь возможность потратить. Да и не все деньгами можно купить.

— Понятно, — протянул я разочарованно. Стеклянные трубочки бус тонко звенели у меня в руках. — материалистка. Держи.

Странно, но она не обиделась, не взвилась, не закричала, лишь пожала плечиками. Дальше мы работали молча, думая каждый о своем, и скоро в ящике показалось дно.

— Хватит, — сказала она, заглянув в него, — остальное будет лишним. Вот, еще вот эти три повешу, и все. А ты за вату берись.

И я послушно начал раскидывать на ветки ватные лоскутки. Очень медитативное занятие.

— А, знаешь, мы до школы в гарнизоне жили, — неожиданно вполголоса сказала Кузя, задумчиво уставившись на елку, — я каждый новый год верила папе, что ракеты после курантов пускают в мою честь. Махала в окно рукой и чувствовала себя королевой. Папка у меня молодец был.

Я стоял, механически отщипывая кусочки ваты и бездумно бросая их на хвою. Зла не хватало на прилипшую к моему лицу нейтральную полуулыбку – сначала я не сообразил ее стереть, а теперь было очевидно поздно.

Кузя опустила глаза, а потом присела на корточки и полезла пристраивать перламутрового крота к основанию нижней ветки.

— Знаешь, — так же негромко сказал я, глядя на нее сквозь ель, — чем хорош именно советский новый год?

— Ну, — остановилась она, — чем же?

— Всеобщим ощущением того, что всё лучшее ещё впереди, — сформулировал я.

Игрушка встала на место. Теперь крот, казалось, тревожно озирался из-за ствола.

Кузя посмотрела на меня из-под елки взглядом подраненной газели и ответила в тон:

— Значит, я вот уже второй раз буду встречать не советский новый год, — вылезла, поправила слишком свесившиеся бусы и севшим голосом подвела итог, — такой вот праздник и такая вот сказка.

Я дернулся, ведомый противоречивыми порывами. Нет, умом-то я понимал, что собираюсь сделать глупость, но успокоил себя, шепнув мысленно: "Решай сердцем".

Кузя принялась отряхиваться, старательно не глядя на меня.

— Встань сюда, — приказал я ворчливо.

— Ты чего? — она взглянула на меня почти испуганно.