Гудвич, а за ним и Билл Гейтц кинулись к правому борту, и Гудвич сразу же крикнул «Вижу!», а Гейтц долго всматривался в подсвеченную прожектором ночь, пытаясь понять: что же там можно было разглядеть? Но потом Гудвич крикнул что-то на своем непонятном языке, тот, кто был наверху, начал давать прожектором короткие и длинные сигналы, повторяя несколько раз одну и ту же комбинацию, и из тьмы вдруг ответили: тоже серией коротких и длинных вспышек. И Гейтц наконец разглядел: это был длинный китообразный силуэт атомной подводной лодки.
«Русские. Я так и знал! - сокрушался Гейтц. – Теперь я буду работать на русских! Я, богатейший человек мира, буду жить в маленькой квартирке, питаясь селедкой и пельменями, буду пить водку, драться с соседями и каждый месяц писать доносы в Кей-Джи-Би! Я, Билл Гейтц, буду ездить на работу в переполненном троллейбусе или трамвае, а носить буду тулуп, валенки, и, как ее…
Он стоял у трапа, по которому спускались в катер его бывшие сотрудники. Браун, Мак-Нейми, Смит, «Мерлин», Збиковски и другие - все они находились в крайне подавленном состоянии. Вот к трапу подошел тяжелой походкой Чарли Вульф и, заглянув вниз, испуганно спросил у Гейтца:
- Мистер Гейтц, как же я со своим весом спущусь по этой крутой лестнице? Нельзя ли придумать какой-либо другой способ?
Гейтц пристально посмотрел в глаза старого профессора, а потом… изо всех сил залепил ему звонкую оплеуху. Голова Вульфа дернулась, он пошатнулся и упал бы за борт, но его удержали удивленные матросы. Впрочем, кроме матросов, никто более не удивился поступку Гейтца. После всего пережитого бывшие сотрудники бывшей 55-й лаборатории «Макрософта», очевидно, надолго утратили способность удивляться. Вульфа поставили на ноги, спустили в катер, и погрузка продолжилась. Последними в катер сели Гейтц, Гудвич и какой-то толстый американец в больших темных очках, которого Гейтц раньше никогда не видел.
- Кто это? – рискнул спросить он у Гудвича.
- Друг. – коротко ответил тот, и помолчав, добавил: - Прекрасный специалист по работе с журналистами и представителями общественности!
Что-то беспрерывно гудело, то и дело раздавались команды на чужом, каком-то варварском языке, иногда кто-то, глухо стуча подошвами ботинок по металлу, пробегал по коридору.
Раздался стук в дверь и в каюту, не дожидаясь приглашения, пригнувшись вошел Гудвич.
- Ну что, мистер Гейтц, устроились? Тесновато немного, понимаю, но… потерпеть можно! Это же боевой корабль, а не «Наутилус» Капитана Немо! Но все же лучше, чем ничего. А в любом другом месте мира вам светит именно «ничего». «Черное Ничто», говоря языком вашего Бестерленда! Так что придется привыкать, мистер Гейтц: привыкать к новой жизни, к новым людям, к новым заботам!
Гейтц молчал. В каюту снова постучали.
- Войдите! – громко сказал Гудвич.
Вошел человек в морской форме. Мельком взглянул на Гейтца и что-то быстро сказал Гудвичу на том же варварском языке (теперь Гейтц точно знал, что это – русский язык). Гудвич что-то ему ответил и моряк вышел. Гудвич оперся о переборку и торжественно объявил:
- Ну что ж, мистер Гейтц! Поскольку наша погрузка успешно окончена, и мы находимся на борту русской подводной лодки, я уполномочен приветствовать вас на территории Российской Федерации, где вы являетесь почетным гостем!
Гейтц прервал его:
- Я благодарю вас за заботу о моей семье, мистер Гудвич, но скажите мне: что вы будете заставлять меня делать? Зачем я вам? Вам нужно новое оружие?
Гудвич на мгновенье задумался.
- Я не знаю, что нам будет нужно, мистер Гейтц. – наконец ответил он. – Может быть, и оружие.
- Так что же? – хмуро спросил Гейтц. – Говорите же, Гудвич!
- Будущее, – просто ответил Гудвич. И добавил: - Если понадоблюсь, зовите. Только спрашивайте не Филиппа Гудвича, а Петра Алексеевича Шелестова. Запомнили? Петр Алексеевич Шелестов – это я. А Фила Гудвича, мистер Гейтц, уже двадцать минут как нет.
- Пьетр Альексеевитч Чьельестьофф. – с трудом проговорил Гейтц по-русски. – Пьетр Альексеевитч Чьельестьофф. - И продолжил по-английски: - Хорошо, я запомню! И что значит
Гудвич-Шелестов улыбнулся.