Квестер

            Оставив в покое «товарищей по несчастью», Тестер обратил внимание на стены. Они сплошь были покрыты рисунками и надписями на разных языках. Преобладали почему-то русские: пресловутое «здесь был Вася», растиражированное в десятках вариантов и имен, соседствовало с другими перлами, типа «Спартак - чимпион», «Дебальцево зажигает», «Превед, медвед!»…, а так же сотнями ругательных слов. Среди всей этой «наскальщины» Тестер высмотрел и такое: «Абитель – ацтой, Влодыко – выпий йаду! Зидан – красавчег!». «Однако! – удивился он, вспоминая, что Владыкой Ильич назвал того, кто содержит эту непонятную Обитель. – Однако, гласность, блин!»

            Медленно передвигаясь вдоль стены и читая надписи, Тестер добрался до второго выхода из помещения. Здесь тоже стоял охранник…, кстати, о-о-очень похожий на Розенбаума. Питая некоторое уважение к этому артисту, Тестер рискнул подойти к нему с вопросом, надеясь, что человек, написавший «Вальс-бостон» не сможет обругать только что умершего гражданина, к тому же – земляка, но… он даже не успел договорить вежливого «Извините», как Розенбаум двинул Тестера в живот стволом автоматической винтовки, да так, что тот со всего маху грохнулся на пол.

- Пшел на койку! – прошипел Розенбаум, даже и не посмотрев в сторону лежащего Тестера.

Страшно злой и так и не понявший ничего Тестер, кое-как управляя непослушным телом, доковылял к своей койке.

Сел и задумался. Что-то не похоже было это ни на рай, ни на ад. Ни чертей со сковородками, ни ангелов с арфами нигде не наблюдалось. «Все-таки, наверное, это то самое место, где люди ждут Страшного Суда, - решил Тестер. – Приемник-распределитель, твою мать, предбанник перед чистилищем! Вон и трон какой-то стоит. Никак, для какого-нибудь архангела? А может, для Бога?»

Действительно, невдалеке на возвышении стояло большое кресло. Пустое. А рядом – охранник. Предположение о Страшном Суде по-прежнему казалось самым логичным, и оно вновь успокоило Тестера. И тут к нему подошел высокий боевик в офицерской форме, с пистолетом в кобуре. Он четким жестом вытащил из кармана блокнот, карандаш и скомандовал:

-        Ну, рассказывай, братец! Кто такой? Имя, фамилия? Род занятий?

  ГЛАВА  III.

            Первым объектом всепоглощающей страсти городского паренька Артема Бардина стали отнюдь не компьютеры и сотовые телефоны: и того, и другого тогда еще не было и в помине. Его первым увлечением стала… музыка. Артем закончил музыкальную школу, а затем – и училище по классу аккордеона, попутно весьма сносно освоив несколько других инструментов. Но лишь только отгремел туш и отзвенели бокалы училищного выпускного вечера, Артем задвинул футляр с аккордеоном на самую дальнюю полку в кладовке и больше никогда о нем не вспоминал. Музыкантом он считал себя только тогда, когда играл в школьном ансамбле (а потом и в училищной группе) на клавишных инструментах. А аккордеон был только «прикрытием». Для родителей.

            «Юность» - первая «клавиша» (или «ионика», как говорили тогда), на которой играл Артем в школе, считалась в те далекие времена чуть ли не чудом техники. Однако в училище у него был уже двухмануальный гэдээровский «Фармейшн», к которой позже прибавилась стильная «Вермона-пиано-стрингс». А в армии… В армейской самодеятельности рядовой Бардин играл не на чем-нибудь, а на настоящем «Корге», потрясая приходивших на концерты и танцы окрестных парней и девчонок точным копированием клавишных «соляков» из «Пинк Флойд», «Дип Перпл» и «Рэйнбоу» (а также – из «Веселых ребят», «Машины времени» и барыкинского «Карнавала»).

            Но вот появились секвенсоры и японские «балаболки», и стало возможным заменить кучу музыкантов одним-единственным инструментом, возможности которого казались безграничными. Технический прогресс смел с эстрад и танцплощадок веселые, непохожие друг на друга, но очень громоздкие (и дорогие) группы, усадив на их место скучноватую, но весьма экономичную пару «клавишник-вокалист»…(гм, и только лишь для того, чтобы всего через несколько лет сменить ее на еще более скучного (и еще более экономичного) вокалиста с мини-диском или «флешкой» в кармане).

            Для Артема же тот период стал поворотным: его увлекла не столько творческая, сколько техническая часть новой музыкальной эпохи. Секвенсоры и синтезаторы, ритм-боксы и другие разнообразные электронные «примочки» стали предметом его ежедневных многочасовых занятий. Артем прослыл в музыкальном мире города настоящим профессором электронно-аранжировочных наук, непревзойденным знатоком формата «миди», и лучшие вокалисты считали предметом особой гордости иметь в своем архиве «минусовку от Бардина». Артем бесконечно совершенствовал свой арсенал и мечтал об универсальном музыкальном устройстве, способном сделать работу аранжировщика свободной от нудного прописывания «степом» инструментальных партий, бесконечного редактирования бесчисленного числа параметров и вообще, от всяческой подобной рутины.