Квестер

И он рассказал друзьям о своем видении: о красной дороге, о голосах и взглядах, о теле, оставленном в траве, о прекрасном океане, из которого он вынырнул, словно…

- Дельфин! – подсказал Хась.

- Примерно, – согласился Гласс. – Я же, понимаешь, никогда дельфином не был!

Док расхохотался:

- Да-а! Ты, Гласс, уже всеми зверюгами перебывал, а вот дельфином, ха-ха, нет!

- Да погодите вы, уроды! – заорал вдруг Гласс. - Что это было-то со мной, как думаете? Если вообще, думать не разучились?

- Ты идти-то можешь? – спросил его Хась вместо ответа.

- Да… вроде.

- Тогда пошли, чего здесь «ля-ля» разводить! По дороге поговорим.

Был в истории такой русский композитор: Александр Николаевич Скрябин,

родившийся в Москве в январе 1872 года. Музыкальная одаренность его оказалась весьма незаурядной и не удивительно, что Скрябин занял в мировой музыке свое особенное место, высоко ценимый просвещенным человечеством наряду с Шопеном, Рахманиновым, Прокофьевым…. Но не многие знают, что кое в чем Скрябин пошел гораздо дальше своих предшественников, сверстников и даже последователей.

Он придумал «Мистерию». 

«Мистерия» - цель всего творчества и цель всей жизни Александра Николаевича, к сожалению, так и не достигнутая им, призвана была поставить на новый уровень существования не только искусство, но и само человечество. Это должно было быть очень необычное, невиданное (и неслыханное) доселе сочинение. Исполняемая всеми жителями Земли в течение семи дней, вобравшая в себя все виды искусства, включая свет, цвета и ароматы, использующая природу, как инструмент – наряду со скрипками и валторнами - «Мистерия» должна была, по замыслу Скрябина, оторвать человека от его бренного тела, освободить гордый творческий дух и преобразовать человечество в иную, более соответствующую этому духу форму, субстанцию.

            Не получилось. Не успел Александр Николаевич записать «Мистерию», музыка и многие тексты которой, говорят, были им не раз представлены друзьям. Умер Скрябин в расцвете сил и славы от дурацкого фурункула на губе – нелепой даже в те годы смертью. Остались только наброски «Предварительного Действа» - своеобразной «репетиции» «Мистерии». Но никто не воспринимал идею Скрябина всерьез при его жизни, никем не завладела она и после смерти композитора. «Утопия» - вот и весь сказ.

Однако, теперь, когда в каждом доме работают угаданные Скрябиным телевидение и радио, когда весь мир слушает музыку, написанную на предсказанных им синтезаторах, и смотрит светомузыкальные шоу, принцип которых был придуман Александром Николаевичем, его «Мистерия» уже не представляется бредом сумасшедшего художника. Скорее, наоборот, глупая смерть Скрябина от прыщика на губе видится чем-то закономерным и символическим: как будто композитор-философ перешагнул невидимую черту, вторгшись в чуждые владения, куда ему входить явно было нельзя… И тут же был наказан…

Так, может быть, не совсем утопична идея освобождения человека от плоти во имя бессмертия его духа и разума? Или Александр Скрябин зря прожил свою яркую, насыщенную сорокатрёхлетнюю жизнь?

- Опять ты, Гласс, за свое? – раздраженно воскликнул Хась. –  Тебя хлебом не корми - дай в человеческих проблемах поковыряться! Вот эти твои видения – это ж результат постоянного пребывания в затяжных размышлизмах! Голоса слышал, взгляды чувствовал, какого-то Скрябина зачем-то приплел… Доразмышлялся ты, Глазик…, до того доразмышлялся, что замучили тебя эти размышления и представил ты себя в образе мученика Христа! А теперь пытаешься понять что к чему, мыслитель фигов!

- Во-во, и я о том же! – вставил Док. – Голоса уже слышит – значит, шизофрения в первой стадии.

- Да идите вы! – огрызнулся обиженный Гласс.

- А мы и идем! – улыбнулся Док.

            Они действительно шли: троица пересекала огромную скучную равнину и, чтобы как-то отвлечься от ее зеленого однообразия, Хась предложил обсудить Глассовы видения…  Гм…, как теперь выяснилось – сделал он это весьма опрометчиво.

            Гласс хоть и обижался на не всегда корректные шутки друзей, но остановить его поток сознания было невозможно:

- Да поймите вы, не случайность это! Не просто так мне все это привиделось: и красная дорога, и пыль, и тяжесть, и взгляды эти, и голоса. Теперь я знаю: это мой разум корчится под весом моего тела, пытаясь освободиться от него и взлететь над этой суетой, над этими злыми голосами и жадными взглядами… А эти голоса, эти взгляды требовали: иди, терпи, неси, не останавливайся…, потому что так положено, потому что это жизнь - все идут и ты иди, все несут, и ты неси! Я слышу эти голоса, я чувствую эти взгляды… и понимаю: здесь что-то не так! Не так, не так, не так… Не здесь мое место, не здесь мой ДОМ – не на этой красной пыльной дороге, не среди этого гомона и этих безумных глаз!