В кадр влезла чья-то решительная растопыренная пятерня, застя камере свет и заслоняя Мишку. Комментатор в пиджаке кивнул с непонятным выражением и продолжил: «Похищение вызвало многочисленные отклики в израильской политической системе. Депутат кнессета от…»
«Эй, приятель! — крикнул плечистый парень в военной форме из глубины ресторана. — Выруби ты эту халабуду за ради Бога. Дай хоть пожрать спокойно. Целыми днями одно и то же: похитили-убили, убили-похитили… кажется, уж в ресторан пришел — ан нет, и здесь то же самое…»
«Извини, друг, — вздохнул бармен, выключая звук. — Люди отдохнуть пришли, их тоже понять можно.»
«Можно,» — согласился Василий и пошел назад к своему столику.
«Что ты мне звук выключаешь, ты канал переключи! — не успокаивался плечистый. — Найди там чего поконкретнее — музыку, Эм-Ти-Ви или Турцию какую…»
Фима смотрел обиженно: «Что это ты вдруг так телевизором заинтересовался? Я перед ним распинаюсь, как дурак, а он в ящик уставился. Ну что тебе не сиделось? Сейчас вот врубят какое-нибудь восточное нытье-вытье…»
Бармен и в самом деле, проигнорировав поп, остановился на толстой турецкой певице, трагически вибрирующей голосом и тазом.
«Ну вот! — всплеснул руками Фима. — Ты этого хотел? — Получи и распишись… Кстати о подписи — что ты думаешь относительно моего предложения?»
— «Какого предложения?»
— «Ты что, меня вообще не слушал? Ну ты…»
«Слушай, Фима, — прервал своего хозяина Василий. — За обед тебе, конечно, спасибо, но предложения твои мне не интересны. Извини, у меня сейчас голова совсем другим забита. Если я тебя не устраиваю, то…»
«Да что ты, Вася! — возмутился одессит. — Ты ж мне как брат. Ну зачем нам ссориться, мы ж так друг к другу подходим! Зря ты от Америки отказываешься. Я б тебе там и визу рабочую сделал. Мы б там такие дела закрутили… подумай еще, а? Деньги, машина…»
Василий вдруг встрепенулся.
«Машина, — сказал он твердо. — Машина. Сегодня же. Сделай мне машину, только сейчас же. А там поговорим.»
Фима радостно вытаращил глаза: «Вот и молодец! Лед, что называется, тронулся. Конечно, тачку я тебе сделаю, об чем речь! Только не сразу, через недельку, ладно? Сам понимаешь — пока то до се…»
«Сегодня, — перебил Василий. — Сегодня или никогда. Ты меня знаешь.»
Фима задумался. Неожиданное, совсем несвойственное Василию стяжательство казалось ему хорошим знаком. Подумаешь — тачка… гроши… пусть поездит, потешится. Зато хоть чем-то привязан будет, а то ведь исчезнет в один прекрасный день, и — прости-прощай Силиконовая долина. Еще бы годик-полтора его повыжимать, а там — пусть себе спивается на здоровье. А машину можно у Алекса отобрать. Скажу — временно, новую покупаю, трейд-ином. Нехай с месяцок на автобусе покатается.
«Ладно, — заключил он, расплываясь в улыбке. — Помни мою доброту. Поехали в контору.»
Василий с трудом помещался в тесном двухдверном «пежо». Машинка была еще не старая, но уже основательно загнанная беспечным ковбоем Алексом. Двигатель страдал одышкой и принимался умоляюще взвизгивать, стоило только нажать на газ чуть посильнее. Кондиционер, понятное дело, не работал, что, впрочем, было не так уж и важно, поскольку окно все равно приходилось держать открытым для размещения левого локтя. Зато радиотейп, на удивление, фурычил и даже неплохо, что выдавало представление хозяина машины о том, какая именно ее часть является для него важнейшей. Остановившись на перекрестке, Василий открыл бардачок и бегло просмотрел алексовы музыкальные предпочтения. Последние простирались от средневековой канцоны до матерных русских частушек в современном исполнении. Озадаченно копаясь в этом богатстве, Василий пропустил переключившийся светофор. Сзади возмущенно загудели. Он поспешно стартовал, всунув в тейп первую попавшуюся кассету. Ударило залихватское оркестровое вступление, и грудной женский голос запел, сильно и наступательно: «Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю…»
Василий почему-то вспомнил Галочку и возмущенно фыркнул, досадуя на самого себя за неуместность этого воспоминания. Денек у него выдался — прямо скажем… Плачущая Галочка в зеленой простыне, не вовремя полетевший диск, толстячок Фима с его дурацким обедом и идиотскими предложениями, удивительно молодой Мишка в телевизоре, неизвестно зачем отобранная у Алекса машина — весь этот сумасшедший калейдоскоп никак между собой не связанных событий плавно крутился у него в голове, то ускоряясь бешеным мелькающим вихрем, то, наоборот, замедляясь, и тогда уже выбрасывая на замызганный экран ветрового стекла случайные детали своего коловерчения: растопыренную галочкину пятерню у него на животе, футболку бармена, застывшее программное окно, прыгающий микрофон, дрожащие мишкины губы, растерянную улыбку Алекса…