Квартира (рассказы и повесть)

— Как сильно в нас ещё варварство! — воскликнул Андрей Леонидович, не обращая внимания на укоризненные взгляды Христины Афанасьевны. — Древнейший монастырь — под колонию, этакое заведение. Сами собственное богатство разрушили. И во многих местах так, весь наш Север испакостили.

— Осташковцы тут ни при чём, — возразил задетый за живое Сергей. — Наши, наоборот, всю дорогу воевали за этот монастырь. Я ещё в школе учился, горком комсомола и музей за это дело брались, в газеты писали. В конце концов добились, очистили. Вообще, у нас интересно, места интересные, Волга берёт начало, путь здесь проходил из Новгорода в Торжок, раскопки здесь в Березовском городище. Вот вы историк, наверное знаете, читали: в одном из курганов, возле озера Щебериха, древнего купца откопали — при нём железные гирьки, ножик, бронзовые чашки от весов. Не слышали?

— Нет, не слышал. А ты что, участвовал в раскопках?

— Ездил смотреть. В отпуск приезжали, мы каждое лето дочку возим к моим старикам. У отца катер, я обычно рыбачу на Близне, речушка такая есть, а через Березовский плёс — Залучье, село большое, там ещё на холме могила генерала Шевчука. Так вот, мужички из Залучья подряжались на земляные работы, рассказывали, я и сгонял поглазеть.

Андрей Леонидович, внимательно слушавший Сергея, одобрительно кивнул.

— Любознательный. Учишься?

— В строительном, на заочном.

— Значит, инженером будешь?

Сергей пренебрежительно махнул рукой:

— А, не очень-то и хочется. Честно говоря, мне и без диплома не скучно. Каменщик — всегда на стенке, воздух свежий, ветерком обдувает, сам себе хозяин, и вид отличный. И при всём том гегемон!

Андрей Леонидович раскатисто расхохотался, и смех его был таким молодым, заразительным, что вслед за ним засмеялись и Христина Афанасьевна, и Сергей, и Павлик, и даже Александр снисходительно хмыкнул.

— Не хочешь и учишься? — спросил Андрей Леонидович, продолжая смеяться. — Как же так?

— Жена заставляет, — в шутку ответил Сергей. — Не может, чтоб муж был простым рабочим, хочет быть инженершей.

— Ну, ну, так я и поверил. — Андрей Леонидович рубанул рукой, как бы завершая разговор и явно намереваясь исчезнуть из кухни, но Сергей вспомнил про книжку и, решив, что настал самый подходящий момент, сказал:

— После праздников зачёт по диамату. "Роль труда" Энгельса. У вас не будет книжки на несколько дней?

— Почему же не будет? Будет. Пошли.

В кабинете из левого крайнего шкафа, одного из пятнадцати, а может и двадцати, стоявших вдоль стен, Андрей Леонидович сразу извлёк тоненькую брошюрку.

— Вот тебе "Роль труда". — Он повертел брошюрку, полистал, размышляя о чём-то, и протянул книжку Сергею. — Держи. Будут вопросы, не стесняйся, хотя ты парень, видно, не из робкого десятка.

Павлик, крутившийся тут же, возле деда, не преминул вставить слово:

— Дедушка всё знает, он вам всё объяснит.

— Слышал, какая серьёзная рекомендация? Павлик у нас большой авторитет, — сдерживая улыбку, сказал Андрей Леонидович и протянул руку Сергею: — Значит, в принципе согласен взяться за наши авгиевы конюшни?

— Да, да, — поспешно ответил Сергей, смутившись то ли от крепкого рукопожатия, то ли потому, что вдруг показался сам себе серым и неуклюжим рядом с таким интересным стариком.

В прихожей ожидавшим его Христине Афанасьевне и Александру Сергей дал твёрдое согласие взяться за ремонт, наказал, чтобы приготовились, убрали бы всё на кухне, в ванной, и, пообещав явиться завтра вечером с женой, распрощался.

7

Печь, которую давно присмотрел Мартынюк, действительно была ни к селу ни к городу: не в углу и не у стены, а выпершись чуть ли не на середину и без того тесноватой комнатки, она стояла громоздкой тушей, кособокобезобразная, обтянутая листовым железом. Ею давно уже не пользовались, наверное, с блокады, и занимала она, пожалуй, добрых полтора метра площади. Конечно, права была хозяйка, ещё молодая женщина с блеклым усталым лицом, в сильно поношенной, какой-то бурой кофте: если бы печь убрали, то вся их скромная обстановка разместилась бы куда как удобнее. И высвободилось бы место у окна для письменного столика девочке, сидевшей с уроками в дальнем тёмном углу.

Екатерина Викентьевна, как назвалась женщина, оказалась проворной на работу: в каких-то десять-пятнадцать минут она собрала, свернула с кроватей бельё, укрыла тряпками, вынесла к соседям лишние, мешавшие вещицы со столика и буфета, убрала половички, настелила газеты. Ей помогали девочка, должно быть, пятиклассница или шестиклассница, и старушка, еле ковылявшая на больных ногах. И уж собравшись уходить вместе со старухой матерью и дочерью, чтобы не мешать работе, спохватилась:

— А как же насчёт оплаты? Сколько это будет стоить?

Мартынюк с многозначительным молчанием ещё раз оглядел печь, похлопал по её железному боку.

— Здорова дура, погорбатишься с ней. Вы ж наверняка не хотите, чтоб мы тут вам войну в Крыму, всё в дыму устроили? — спросил он, косясь на старушку.

— Ой, да, конечно, если можно, пожалуйста, поаккуратнее, — откликнулась та.

— Ну вот, значит, придётся смачивать и носить в мешках. Мешки-то найдутся?