Квартеронка

Нельзя считать иноземными и такие растения, как юкка с пучками ост— рых, торчащих во все стороны листьев, или разнообразные кактусы, ибо они не чужды луизианской земле и встречаются среди растительного мира сосед— них областей.

Пейзаж, который я наблюдаю из окна, оживляет присутствие людей. По— верх кустарника выступают белые ворота парка, а за ними видна дорога, идущая вдоль берега. Хотя деревья местами скрывают ее от меня, я все же вижу в просветы, как по ней идет и едет народ. Креолы обычно носят голу— бые костюмы: на них соломенные шляпы, так называемые пальметто, или бо— лее дорогие панамы с широкими полями, защищающими их от солнца. Время от времени скачет верхом негр; голова у него повязана чем-то вроде чалмы, ибо мадрасский клетчатый головной убор очень похож на турецкий, но куда легче и красивее. Иногда проезжает открытый экипаж, и я мельком вижу мо— лодых дам в легких кисейных платьях. Я слышу их звонкий смех и знаю, что они едут на какой-нибудь веселый праздник. Мимо проходят и рабы с дальних сахарных плантаций, они часто поют хором; по реке иногда с шумом проплывет пароход, а чаще тихо скользит плоскодонная баржа или плот, на котором видны плотогоны в красных рубашках…

Все это проходит у меня перед глазами, доказывая, что жизнь здесь бьет ключом.

Еще ближе, перед моим окном, летает множество птиц. Пересмешник свис— тит на вершине высокой магнолии, а его родная сестра — красногрудка, опьяненная плодами мелии, — отвечает ему нежной песней. Иволга прыгает с ветки на ветку среди апельсинов, а красный кардинал, расправив свои пун— цовые крылья, порхает среди зарослей кустарника. Иногда промелькнет ма— ленькая «рубиновая шейка», или колибри, блеснув в воздухе, как драгоцен— ный камень. Она чаще всего кружит над красными, не имеющими запаха цве— тами американского каштана или над крупными трубчатыми цветами бигнонии.

Такой вид открывался из окна моей комнаты. Мне казалось, что я никог— да не видел более красивого пейзажа. Правда, я не был беспристрастным наблюдателем. Любовь туманила мне глаза, и, вероятно, все представлялось мне в розовом свете. Я не мог смотреть вокруг, не думая о прекрасной де— вушке, и не хватало только ее присутствия, чтобы все окружающее показа— лось мне верхом совершенства.

Глава XX. МОЙ ДНЕВНИК

Чтобы внести некоторое разнообразие в свою монотонную жизнь, я начал вести дневник. Дневник больного, не выходящего из своей комнаты, конеч— но, не богат событиями. В моем было больше размышлений, чем фактов. Я привожу несколько выдержек из него не ради их особого интереса, а пото— му, что, написанные в ту пору, они правдиво передают мои мысли и кое-ка— кие мелкие происшествия, случившиеся за время моей жизни в поместье Бе— зансонов.

12 июля. Сегодня я могу сидеть и даже немного писать. Стоит сильная жара. Она была бы невыносима, если бы не легкий ветерок, освежающий мою комнату и наполняющий ее ароматом цветов. Этот ветерок дует с Мексиканс— кого залива и пролетает над озерами Борнь, Поншартрен и Морепа. Я нахо— жусь в сотне миль от залива, вверх по течению реки, но эти большие внут— ренние моря соединяются с дельтой Миссисипи, и во время прилива море ка— тит свои волны почти до Нового Орлеана и даже еще дальше к северу. От Бринджерса можно быстро добраться до морской воды, если идти прямо через болота.

Морской ветер — большое благодеяние для населения Нижней Луизианы. Если бы не его освежающее дыхание, жить в Новом Орлеане летом было бы почти невозможно.

Сципион сказал мне, что на плантацию прибыл новый надсмотрщик. Оче— видно, его прислал «масса Доминик», так как он явился с письмом от Гайа— ра. Это весьма вероятно.

Новоприбывший произвел не очень приятное впечатление на Сципиона. По его словам, он из «белой голи», да притом еще янки. Я заметил, что негры часто относятся с неприязнью к «белой голи», как они называют людей, не имеющих ни земель, ни рабов. Самая кличка уже выражает пренебрежение, и когда негр называет так белого, тот считает это достаточным основанием для того, чтобы немедленно пустить в ход ременную плеть или «отполиро— вать ему шкуру» палкой.

Среди рабов распространено убеждение, будто самые жестокие надсмотр— щики — это уроженцы Новой Англии, или янки, как их называют на Юге. Это прозвище, которым иностранцы презрительно именуют всякого американца, в Соединенных Штатах имеет более узкое значение, и когда его употребляют как обидную кличку, оно обозначает только уроженцев Новой Англии. Обычно же ему придается шутливо-патриотический оттенок, и в этом смысле каждый американец с гордостью называет себя янки. Но у южных негров «янки» — бранное слово: в их представлении это человек без денег, низкий и злой. Для них это прозвище означает грубую брань, побои и всякие издева— тельства. Странно сказать, но для них слово «янки» — символ хлыста, ко— лодок и бесчеловечного обращения. Это тем более удивительно, что штаты Новой Англии — колыбель пуританизма, где исповедуется самая суровая ре— лигия и строгая мораль.