Кузнецов среди роботов

– Что за допрос? – Ангелина сделала вид, что сердится.

– И все же.

– Ну, заказ забирала. Или отправляла, уже не помню.

– Удобно, – тихо проговорил Кузнецов.

– Ты хочешь окончательно испортить этот вечер, – вдруг вспыхнула Ангелина. – Что за дурацкая сцена ревности? И к кому?

– А то есть, к кому-то другому стоит?

– Если ты сейчас же не замолчишь, мы никуда не поедем.

Кузнецов чуть не выпалил: «Ну и прекрасно, я никуда и не хотел ехать». Но вовремя сдержался. В конце концов, его подозрения – это его личное дело. Их обоснованность он может обдумать и позже. А вот незаслуженно обидеть жену и действительно испортить такой важный для нее вечер он может уже сейчас.

– Просто ты такая красивая в этом платье, – решил пойти на мировую Кузнецов. – Хочешь – не хочешь, заревнуешь.

– А ты почаще меня в свет выводи, – принимая его попытку сгладить углы, ответили Ангелина.

– Я постараюсь, – заверил супруг.

И тут же как по команде в автомобиле еле слышно заиграла легкая музыка. Кузнецов взял кисть жены в свою руку и подумал, что, наверное, все эти катаклизмы, ругань, ревность, тревога исключительно из-за стрессов на работе. Завтра же он пойдет к шефу и обсудит возможность отпуска. У него хорошая жизнь, просто надо в нее добавить немного легкости.

10

Здание театра выглядело раздражающе помпезно, как внутри, так и снаружи. Словно кто-то выдернул его из позапрошлого столетия и поместил в мир хай-тека. В вестибюле предлагали старомодные бинокли, в которые невозможно было что-то увидеть. Гардеробщицу, правда, сменили на робота, который смотрелся среди вешалок словно реквизит из фильма про машину-убийцу, прилетевшую из будущего, чтобы убить нерожденного повстанца.

Места были заказаны дорогие – в отдельную ложу, которая находилась чуть ли не в самом центре.

– Билеты стоили, наверное, целое состояние, – прокомментировал Кузнецов их места.

– Ты хорошо зарабатываешь, мы редко ходим в театр, я откладывала деньги, да еще и сэкономила на ранней брони, – отчеканила Ангелина. – Перестань мелочиться. Просто представь, что мы завсегдатаи театра и пришли наслаждаться прекрасной постановкой.

– А ты представь, каково жить на улице. Без сбережений и удобств, – проворчал Кузнецов. – Что хоть за постановка нас ждет?

– Вот программка, – сквозь зубы ответила супруга и сунула мужу листок с примерным описанием сюжета.

– Что за бред? – изучив программку, сказал Кузнецов. – Я думал, будет что-то классическое, Чехов или Сервантес.

– Слушай, давай договоримся, – зло сказала Ангелина, – на время спектакля молчать. Иначе я окончательно рассвирепею, и мы отсюда уйдем.

– Хорошо, – согласился Кузнецов. – Но в следующий раз постановку буду выбирать я.

– Ну, судя по частоте наших походов в театр, на следующую постановку нас привезут в стариковских каталках.

– Начинаем молчать?

Ангелина сделала знак рукой, словно закрыла рот на замок, а ключик выкинула.

Оба уставились на пустую сцену.

Посетители театра рассаживались по своим местам тихо, без гомона. Осветители настраивали свет, рабочие сцены поправляли занавес. Наконец прозвучал третий звонок – оповещающий о начале спектакля.

На открывшейся сцене стоял молодой актер, делающий вид, словно печатает что-то на невидимой клавиатуре.

«Арт-хаус», – пронеслось в голове Кузнецова.

Чего он терпеть не мог больше всего, так это нарочитого умствования. Кому нужен этот символизм, если идею можно раскрыть буквально. Никто уже не пользуется примитивными клавиатурами, так что вручить мужику реальный девайс было бы большим сюрреализмом. Но что он понимает в искусстве?

Тем временем действие пьесы стало стремительно разворачиваться: на сцене показался белый кролик, который увел мужчину за собой. Быстрая смена проекционных декораций – и вот уже герой сидит в кресле, а мрачный великан предлагает ему узнать правду.

Кузнецову так надоел этот фарс, что он уже всерьез надумал поспать и даже прикрыл глаза, благо, Ангелина на него совсем не смотрела, то ли увлекшись сюжетом, то ли от обиды. Но тут голос великана громом прокатился по залу – видимо, какой-то новый трюк со звуком: «Иди за мной… Пора освободить твой разум. Но я могу лишь указать дверь – ты сам должен выйти на волю».

От неожиданности Кузнецов начал внимательно вслушиваться в диалог, и, чем больше он это делал, тем интереснее ему становилось. Почему-то он никогда не думал о концепции, что целый мир может быть ширмой для чего скрытого и опасного. Он попробовал примерить эту теорию на себя и неожиданно понял, что легко может представить подобное. Что он знает о своей жизни? Жена, дом, соседи – одна часть. Работа, изделия, коллеги – вторая часть. С остальным миром он сталкивается исключительно через экраны различных устройств, то есть вполне могут быть срежиссированы. Но зачем? Кто бы стал так расходовать ресурсы ради обычного, ничем не примечательного Кузнецова? Был бы он гением или избранным, как Нео в пьесе. Но так ведь нет. Он простой рабочий на фабрике, звезд с неба не хватает.