Кузьма Минин

Ратник осмотрел всех и, переминаясь с одной ноги на другую, добавил:

– Право! Туды их мышь!

Наступило молчание.

Буянов толкнул Гаврилку, посланного на сход смоленскими пушкарями, и оба – Буянов и Гаврилка – крикнули:

– Митрий Михайлыч, приметь! Дело говорит.

Многие поддержали смелого ратника.

Кузьма дождался, когда стихнет.

– Чего тут! Золотые слова. Немцу поперек стать – первое дело! – громко сказал он.

Много споров было. Выступали и князья. Одоевский добродушной улыбкой ободрил ратника: «Правильно говоришь, молодчик!» Князь Пронский напротив: мол, далеко! До Белого озера и Устюжны едва ли не триста от Ярославля. Не опасно ли далеко угонять ополченцев?

Кузьма спросил, ни к кому не обращаясь:

– Земля наша? – И сам себе ответил: – Наша! – И сказал, мягко улыбнувшись: – А по своей земле ходить можем мы и за пять, и за десять сот верст. Дальше поставим охрану – больше земли сбережем. Не так ли?!

После этих слов Кузьмы князья выступать уже не решались.

Пожарский обратился к боярам, которые сидели, потели, вздыхали, закатывали глаза к небу, считая все происходившее здесь сном, страшным, нехорошим сном.

– Молвите и вы свое боярское слово, Василий Петрович и Владимир Тимофеевич… Бьем вам челом ото всего схода.

Бояре в тревоге переглянулись, покраснели, увидав сотню обращенных к ним глаз. Самого царя Бориса так не смущались, как мужиков, – точно языки прилипли!

Завертелся на своем месте Долгорукий, широкий, приземистый человек с длинной бородой.

– Не цари мы и не царевичи, прости господи, и не королевичи… – смиренно вздохнул он. – Како решите, тако и станет. Бог вам судья!

– Истинно рек! – встряхнул курчавою головою боярин Морозов. – Ныне такое дело… Не боярская дума! Что скажете, то и ладно.

Решено: к Антониеву монастырю против разбойничьих шаек, подкупленных польскими панами, послать войско под началом князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского да князя Троекурова, а с ними снарядить в поход стольников, стряпчих и многих дворян, слоняющихся без дела в Ярославле. Дмитрия Петровича Лопату-Пожарского – в Пошехонье.

Очистив Антониев монастырь и Пошехонье, воеводы должны были идти на Углич и общими силами выбить из него людей Заруцкого.

Устюжну-Железнопольскую тоже надо было занять. А при Белом озере обязательно построить «новый город», назвав его Белоозерск. Он должен стать крепостью, защищающею государство от шведов. Туда выслать сотню стрельцов, а с ними костромских плотников и плененных Лопатою-Пожарским в Ярославле казаков землекопами. (Они были еще до этого выпущены Дмитрием Михайловичем из тюрем, в которые их засадил ярославский воевода.)

Сход назвали Общим всея земли Советом.

Пожарский прочитал грамоту к вычегодцам «О всенародном ополчении городов на защиту государства, о беззаконной присяге князя Трубецкого, Заруцкого и казаков новому самозванцу и о скорейшей присылке выборных людей в Ярославль для Земского совета и денежной казны на жалованье ратным людям».

Ратники выслушали грамоту со вниманием. Пожарский дал ее подписать боярам, дворянам, посадским и жилецким людям, выбранным в Совет.

Вначале расписались бояре Морозов и Долгорукий. Пожарский – на десятом месте. На пятнадцатом месте значилось: «В выборного человека всею землею, в Кузьмино место, князь Дмитрий Пожарский руку приложил». Сам Минин расписываться не умел.

Грамоту подписало всего пятьдесят человек.

В конце схода дьяк Василий Юдин объявил об устройстве «для разбора многих дел и челобитий» ряда приказов. Поместный, Разрядный с дьяком Вареевым; Сибирью и ведомством Казанского дворца (Восточный приказ) ведать дьяку Семену Головину; Монастырским приказом – Тимофею Витовтову (он же и судья духовных дел); Денежным двором – дьяку Сухотину; Посольским приказом – дьяку Савве Романчукову; Судный приказ – дьяку Аксенову.

Кузьма Минин поднял висевшую у него за спиной большую сумку, набитую бумагами. Эту сумку он бережно носил постоянно при себе.

– Взгляните, земские люди, коликое множество князю и мне подано челобитен… – сказал он с растерянным видом, открыв сумку. – Чуете?

Земские люди переглянулись, сочувственно вздохнули. А некоторые дворяне, едва услышав о «Поместном приказе», тут же после схода подошли к Пожарскому с низкими поклонами и льстивыми речами, намекая на «верстание» их деревнишками и землями.

– Рано! – улыбнулся Пожарский, приведя их тем самым в смущенье.

– Без Земского и Ратного совета не вольны мы в земле… – добавил, поклонившись, Кузьма.

* * *

Вскоре ушли из Ярославля провожаемые Пожарским, Кузьмою и всеми ополченцами ратники под началом князя Черкасского и Лопаты-Пожарского.

Погода благоприятствовала. Опять потеплело; солнце сильно пригревало; подсыхали дороги; раскрывались почки, рождалась нежная, душистая зелень в садах.

С уходом части ополчения стало посвободнее в лагере. Количество больных уменьшилось.

Кузьма Минин, освободившись от многих забот, начал готовиться к походу на Москву: покупал коней, запасал продовольствие, одежду.

Ездил в поля, водил с собой ополченцев помогать крестьянам хлеб сеять.