Кузьма Минин

Оказалось – немцы. Они остановились в начале Пятницкой улицы. Начальники их о чем-то между собой поговорили и повели свое войско дальше. Шли тихо, крадучись, только слышалось легкое побрякивание оружия. На берегу от них отделилось с факелами пять человек, которые тотчас же и принялись поджигать покосившуюся тесовую хибарку против церкви. Остальные двинулись дальше. С большим трудом немцы все же своего добились: хибарка запылала.

– Ой, маты! Велики ж грехи стались меж людьми…

Шо их занесло?! Осип, братику ридный, хватим на ляхов, як на собаци! А?!

– Сиди смирно! Чем будем бить?! Лаптями?! – огрызнулся Осип. – Немцы! Не видишь?!

– От, халепа! – усмехнулся Зиновий. – Не убьют нас ни на поли, ни на мори… Казаки мы – ни бабы!.. У нас будь ти хочь дворянин, хочь пан, хочь син боярский, хочь собачий син – усим одинакова честь… Иды!.. Убьем!..

– Чего ты «убьем» «да убьем»… Легко ли человечью душу загубить?! Подумай.

Не успел Осип прочитать ему наставление, как поджигатели направились к колокольне.

Зиновий, не долго думая, – за саблю. Потрогал пальцем острие, остался доволен.

– Паны перед нами в довгу, як в шовку! – ворчал он с озорной улыбкой.

Немцы взошли с факелами на церковную паперть. Парни слышали, как они открыли храм и проскользнули внутрь. Зиновий быстро сбежал по лестнице на паперть, навалился на дверь. Осип и Олешка последовали его примеру. Слышно было, как немцы хозяйничают в церкви. Они весело кричали что-то друг другу и сбивали на пол церковную утварь. Парней это рассердило окончательно.

Осип шепотом признался Зиновию, что ему хочется убить богохульников, но страшно загубить душу человечью, хотя бы и вражескую.

Олешка спросил насмешливым шепотом:

– На кой же ты целый месяц кистень таскал?

Осип промолчал.

Церковь загорелась под торжествующий крик немцев, бросившихся к двери, чтобы выскочить на волю. Но дверь не отворялась.

Парни с великим напряжением сдерживали ее.

Вдруг сквозь приоткрытую щель просунулись две руки. Лязгнула сабля Зиновия. Дверь захлопнулась, послышался неистовый вопль, кровь полилась по ступенькам паперти. Нажим немцев ослабел. Из окон повалил густой дым. Глаза украинского казака горели отвагой. «Держись!» – шипел он, надувая скулы.

Немцы, видя безуспешность своего натиска, сломали деревянную решетку в окне и выбросились один за другим на улицу. Двое раненых побежали к лужам, чтобы обмыть раны, оставляя за собой след, но трое остальных храбро повернули к паперти. Этого совсем не ожидали ребята. Один Зиновий не растерялся. Положение его было выгоднее, чем у нападавших: он стоял на пять ступеней выше их. Зазвенели сабли. Придя в себя, Олешка тоже пустил оружие в ход. Зиновий перешел в наступление. Олешка от него не отставал. Уловчился, хватил рыжего немца по плечу, ранил его. Враги побежали. Тут присоединился к товарищам и Осип. Тоже поскакал вдогонку за немцами. Вдруг неожиданно для себя он увидел повернувшегося к нему немца, которого только что ранил Олешка. Человек этот был рослый, отважный.

Он замахнулся на Осипа громадным палашом. Осип пригнулся. Удар прошел мимо. С великою злобою Осип прыгнул на врага и вышиб у него саблю. Безоружный немец упал на колени, прося пощады, но Осип без всякого сожаления начал бить его кулаками.

Олешка и Зиновий оттащили его: «Не суйся в волки с телячьим хвостом!». Они уже управились со своими противниками, обезоружили их. Теперь звали Осипа помочь раненым немцам – перевязывать раны.

Зиновий насколько яростен был в драке, настолько добрым оказался к побежденным.

Немцы держали себя не как пленники. Смотрели надменно на своих сердобольных победителей. Один из них с презрением отказался от помощи Зиновия, хотевшего перевязать ему руку.

Осип, перекрестившись, указал ему на охваченную огнем церковь:

– Сволочи, что вы наделали?!

Зиновий запер пленников в одном из домов и пригрозил: «если, мол, осмелитесь идти в Кремль, убьем». Немцы хмуро подчинились.

После этого парни быстро пошли по берегу Москвы-реки в Стрелецкую слободу, к Крымскому съезду.

По дороге они неожиданно встретились с Натальей и Халдеем. Скоморох с девушкой вместе с польским табором ночью вышли через Тайницкие ворота из Кремля. Привратники имели распоряжение от пана Гонсевского не задерживать уходящих из Кремля, но с большим разбором и только с ведома пана Пекарского пускать людей в Кремль.

Халдей, теперь Константин, выглядел рослым, добродушным деревенским парнем, подстриженным «под горшок».

Он сбросил с себя скомороший наряд.

В поселке беглецам посоветовали пробраться к Сретенским воротам в Белый город, туда, где Пожарский отстаивал от огня часть Москвы. Там свои. Приютят.

Имя Пожарского поселковые жители произносили с опаской, тихо и с уважением. Они рассказывали, что Пожарский вчера угнал немцев и поляков до самого Кремля, а сам укрепился у Введения на Лубянке. К Яузским воротам уже подошел воевода Бутурлин, а в Замоскворечье ожидается Колтовский. Пожарский держится крепко.

Наслушавшись вдоволь всяких рассказов о московских происшествиях, беглецы переправились из Замоскворечья в город.

* * *