Кутузов

События меж тем развивались в благоприятном для России направлении. Шагин-Гирей, опираясь на корпус Бринка, был избран ханом татарами обеих сторон Кубани. Он занял город Ачуев на берегу Азовского моря, 30 января овладел крепостью Темрюк и двинулся далее к Тамани. Подкупленный Бринком турецкий комендант очистил Тамань без сопротивления и должен был по договоренности отойти в Очаков, через Крым, конвоируемый русскими войсками. Таким образом, к началу февраля 1777 года весь Таманский полуостров оказался в руках Шагин-Гирея, и ничто уже не мешало ему войти в Крым через Ениколе, где его ожидал генерал-майор Борзов.

Прослышав, что Шагин-Гирей признан на Кубани ханом, его брат собрал в Бахчисарае своих приверженцев и спросил, желают ли крымские татары перейти под власть Шагин-Гирея. Получив заверения в преданности ему, Девлет приказал мурзам начать военные действия против русских. Однако Суворов одними маневрами рассеял толпы татар и 10 марта мог рапортовать Прозоровскому о том, что находившиеся в Бахчисарае враждебные войска распущены. В тот же день Шагин-Гирей появился в Ениколе, и вскоре мурзы признали его крымским ханом. Девлет 3 апреля отплыл на купеческом корабле в Константинополь.

В Крыму наступило затишье, а вместе с тем и вынужденное бездействие, очень тягостное для Суворова. Досаждали и мелочные придирки Прозоровского, неуклонно ухудшались их взаимоотношения. К тому же Румянцев поручил «генералу Сиречь» расследовать одно весьма щекотливое дело, касавшееся Суворова.

Из глухих откликов мемуаристов известно, что в декабре 1776 года в Полтаве Суворов имел резкую стычку с генералом Воином Ивановичем Нащокиным, одним из самых эксцентричных людей екатерининской эпохи, оправдывавшим свое имя если не отвагою на поле брани, то дерзостью в быту. С той ссоры, как рассказывает со слов сына Нащокина А. С. Пушкин, встречая в свете вспыльчивого генерала, Суворов убегал от него, показывая пальцем и приговаривая: «Боюсь, боюсь, он дерется, сердитый!..»

Понятно, расследование этого случая Прозоровским ранило самолюбивого генерал-поручика.

Суворов скучал, страдал вдобавок от лихорадки и наконец в июне 1777 года отпросился в непродолжительный отпуск к семье в Полтаву. В нем все сильнее пробуждается отцовское чувство к маленькой Наташе, Суворочке, как нежно именовал он ее. В письме генерал-аншефу В. И. Храповицкому 3 октября 1777 года полководец с гордостью сообщает из Полтавы: «…дочь моя в меня, — бегает в холод по грязи, еще говорит по-своему». Он не хотел возвращаться на постылую службу и, когда срок отпуска истек, отписал Прозоровскому, что болен и переезжает «для перемены воздуха в Опошню», местечко под Полтавой. Одновременно Суворов обратился к всесильному Потемкину с просьбой о новом назначении: «В службе благополучие мое зависит от вас!» Генерал-губернатор новороссийский, азовский и астраханский откликнулся на нее, дав указание Румянцеву о переводе генерал-поручика. 29 ноября Румянцев сообщил Суворову: «Ваше превосходительство имеете с получением сего ехать для принятия команды над корпусом на Кубане…»

Пока Суворов хворал и отнекивался от службы в Крыму, обстановка там резко осложнилась. Шагин-Гирей в своей политике оказался столь же крутым, как и его брат. Огражденный русскими штыками, он вел себя крайне надменно, не считаясь с национальными обычаями и традициями, проводил реформы на европейский лад, к которым народ не был подготовлен. Хан стал ездить в карете, обедать за столом, сидя в мягких креслах, завел себе повара-француза. Все его затеи требовали больших денег, между тем кошелек его был пуст. Повышение налогов вызвало ропот, а отдача части доходов на откуп русским купцам — возмущение. Для простого народа он был вероотступником, в глазах вельмож — изменником. Не брезгуя ничем, противники Шагин-Гирея даже распустили слухи о том, что он принял христианство под имением Ивана Павловича. Вспыхнувшее восстание, во главе которого встал его брат Селим, заставило хана бежать в русский лагерь. Разъяренные мятежники разграбили все сокровища дворца Шагина и изнасиловали женщин его гарема. Нерешительность Прозоровского привела к тому, что восстание стало бурно развиваться, угрожая находившимся в Крыму русским отрядам. И хотя в решающем сражении в октябре 1777 года татары были наголову разбиты, потеряв убитыми и ранеными до двух тысяч человек, волнения не унимались и даже перекинулись из Крыма на Кубань.

5 января 1778 года Суворов принял Кубанский корпус.