Куртизанки дорог

— Многое, Василий Егорович, очень многое. Успокойтесь — это не главное мое доказательство. Косвенное — да, но не главное. Я знаю, что копию вам передал Ройзман. А где он его взял? Наверняка пояснил, что очень хороший опер смог передать только копию и скоро начнется проверка. Все это только из глубокого уважения лично к вам, Василий Егорович, и вы должны подготовиться. Опередить оперов и прокуратуру. Что-то уничтожить, что-то там… Сами понимаете… Примерно так происходил разговор?

— Примерно так, — бросил Ковалев, все еще не понимающий сути.

— Видите, Василий Егорович, как все точно рассчитано, — продолжила Мурашова. — Вы в своей злобе на меня не заметили одну очень простую и вам хорошо известную особенность. Не может заявление попасть к оперу без регистрации. Его сначала регистрируют, а уж потом отписывают конкретному исполнителю. Ройзман это заявление и написал сам, снял копию и только потом отправил по назначению. Обратите внимание — по почте отправил. Сам бы принес, да не может по понятным причинам. И полагаю, что оно еще не дошло до адресата, свои люди у вас есть и смогут вообще изъять его. Будет нужна моя помощь и пояснения — не вопрос.

— Да, Диана Сергеевна, сомнения у меня возникли, но только сомнения, а вы говорили о фактах, причем неопровержимых фактах.

— Говорила, Василий Егорович, говорила. Вы же не суд, не адвокат и к способам получения информации претензий иметь не станете? Может еще по коньячку?

— Давайте. Но что-то я не пойму — долго и завуалировано говорите.

Мурашова налила бокалы, отпила глоток первой.

— Ковалев, ты же умный мужик, а развели тебя, как последнего лоха. Все точно рассчитали, всю твою силу и мощь, замешанную на амбициозности и самоуверенности. Это кто же может покуситься на самого Ковалева? Баба какая-то, Мурашка долбанная. Ты и рассуждать не стал — кончить стерву и все дела… Но вот Сергей Петрович, его люди, более серьезно отнеслись к Адвокату. Ты же знаешь на кого он работает. И поверил ему. Конечно переспросил — как это уйти от Испанца? Но услышал, наверняка, то, что хотел услышать. Два могущественных человека… А работать на криминал сейчас не выгодно, почему бы и не переметнуться.

— Ну-у… Примерно так.

— Ну-у, ну-у, — улыбнулась впервые Мурашова. — А мы проследили за Адвокатом. Он из моей приемной сразу к Испанцу и полетел. И разговор их записали на пленочку — есть приборчик такой, на расстоянии через стекло пишет. Слава Богу, связи и возможности у Сергея Петровича еще есть. Там все подробно оговаривается — как у меня бизнес по ГСМ забрать, Ковалева натравить и самого потом посадить. Ловко придумано — меня господин Ковалев кончит, а сам сядет. Простор — тяпай пирог, не хочу… Так будешь факты слушать, Василий Егорович, или моей лекцией обойдешься?

— Буду, — насупился Ковалев, не ожидавший такого поворота.

По ходу прослушивания Ковалев мрачнел все больше и больше, сжимал кулаки в бессильной злобе. Испанец — это не Мурашова, его так просто не возьмешь. И подумать придется очень серьезно — стоит ли вообще связываться. Застрелят где-нибудь у подъезда и все дела.

— Ладно, Диана Сергеевна, — с хрипотцой выдавил Ковалев, когда пленка кончилась. — Извини, что зря наехал, не разобрался в ситуации. Сам все решу…

Он встал тяжело со стула, пошел к двери какой-то неуверенной походкой, словно постарел на десяток лет.

* * *

Зинаида открыла глаза и потянулась, раскинув руки в стороны. Не ощутив рядом любимого, испугалась мгновенно, приподнимаясь на локтях, огляделась. Примятая рядом подушка еще хранила отпечаток головы Степана и еле уловимый запах мужской туалетной воды. А засыпая, она мечтала проснуться пораньше, что-то приготовить ему на завтрак, собрать, проводить милого на работу и ждать, когда он вернется или просто так забежит на минутку.

«Проспала, все проспала… И что скажут девчонки, когда он придет снимать пробу на кухне. Одно дело — снять пробу, съев пару ложек и совсем другое: позавтракать. Уж девчонки не дадут спуску, обмоют, обсосут все косточки. Мол — и накормить то не смогла, а еще кулинарное заканчивала. До любви ли тут, когда передок чешется и послабления всякие… Ух, разнесут ее всю, обгадят чистые помыслы». Разные шальные мысли лезли в голову, мелькали низкопробными кадрами о том, как шушукаются и надсмехаются воспитанницы, как пытаются опорочить святые намерения. И все из-за зависти, из-за нее проклятой, что не достался он им, не сумел никто даже трахнуться мимолетом.

Настроение испортилось и валяться в постели уже не хотелось. Зина встала, накинула халат и передумала. Пошла в ванную принять душ. Теперь не приходилось, а хотелось быть всегда чистой и свежей, прижимать любимого, отдавая частичку вымытой бодрости.