Однако уже в начале 1960-х гг. подход резко изменился и начало сражения стали описывать по-иному: противник нанёс главный удар только в направлении Ольховатки, но, встретив здесь упорное сопротивление, через несколько дней после начала битвы развернул основные силы на Понырях (чего в действительности не было). Однако и этот манёвр врага также успехом не увенчался благодаря стойкости и мужеству советских воинов. Такая трактовка событий приведена, например, в Советской Исторической энциклопедии[250], вышедшей в 1965 г., в Большой Советской Энциклопедии[251] (1973 г.) и других фундаментальных работах 1970–1980 гг.[252]. Кроме того, в этих изданиях утверждалось, что основная заслуга в отражении удара противника принадлежала якобы 307 сд. И немудрено, начиная с 1960-х гг. главным источником информации о боях у станции стали публикации и мемуары её комдива генерал-майора М. А. Еншина[253]. Небольшие по объёму, но крайне тенденциозные, наполненные хвалебными славословиями в адрес соединения. Красочно описывая, безусловно, достойные боевые дела подчиненных, автор и словом не обмолвился о своих соседях, двух мощных корпусах: 3-м танковом – генерал-майора М. Д. Синенко и 18-м гв. стрелковом – генерал-майора И. М. Афанасьева, которые, как и его дивизия, сыграли определяющую роль в обороне района ст. Поныри. Поэтому длительное время участие их воинов в одном из ключевых сражений Курской битвы находилось в тени.
Существенный вклад в закрепление ошибочного представления об общем ходе наступления немецких войск на поныровском направлении внёс К. К. Рокоссовский. В его мемуарах также утверждалось, что
Действительно, бои за эту крохотную станцию носили крайне ожесточённый характер и длились непрерывно несколько суток. Лишь одна деталь: в ночь на 10 июля 1943 г. командование ГА «Центр» из-за высоких потерь было вынуждено сменить наступавшую на станцию 292-ю пехотную на 10-ю моторизованную дивизию. Подобного случая не было нигде за весь период проведения операции «Цитадель». Удержание советскими войсками этого мощного узла сопротивления имело важное значение для срыва планов неприятеля. Тем не менее сравнивать боевые действия у Понырей с событиями под Прохоровской неверно, т. к. их масштаб был совершенно иным. За Прохоровку вели бои два танковых корпуса противника (каждый сравним по численности с советской общевойсковой гвардейской армией), три советские общевойсковые армии плюс гвардейская танковая армия, а в Понырях – один немецкий танковый и два советских (стрелковый и танковый) корпуса. Таким образом, по численности группировки противоборствующих сторон, действовавшие у этих станций, отличались в разы. Следовательно, и задачи, решавшиеся ими, существенно отличались по значению и размаху.
Важным фактором, склонившим чашу весов в сторону прекращения попыток мифологизации сражения за Поныри, стало отсутствие серьезной основы для этого. Если легенду о Прохоровке начали сознательно формировать уже через несколько недель после сражения с сугубо практической целью – прикрыть «дымовой завесой» просчёт и высокие потери, а окончательный вид она приобрела стараниями всей пропагандистской машины СССР лишь через 30 лет после рождения, то создавать миф о Понырях изначально практической надобности не было. Если не считать понятного желания областных властей создать на месте сражения достойный мемориал её защитникам за счёт средств союзного бюджета. Это сражение прошло в основном по намеченному командованием Центрального фронта плану и оказалось вполне успешным. При тех силах и средствах, которые сосредоточило здесь советское командование, по-другому и быть не могло. Создавать же легенду без исторического фундамента практически на ровном месте через десятилетие – дело крайне сложное и неблагодарное. Поэтому затея и провалилась.