Курьер из Гамбурга

Глафире давно надоели его прожорливость, назидательность и излишнее любопытство, но сейчас она даже обрадовалась, квас подала и кренделек с маком, который гость с удовольствием сжевал. Далее разговор пошел как обычно о масонской трапезе, только на этот раз Озеров вцепился в Глафиру намертво, как клещ по весне.

– Уж этот обед, господин Шлос, вы должны посетить непременно. Сам мастер стула приглашает вас, а на это должны быть веские причины.

– Какие же?

На толстом лице Озерова появилось строгое выражение, но руки он продолжал держать в молитвенном жесте, ладонь к ладони, как перед иконой.

– Это мне не дано знать. Я всего лишь рядовой член. Но ваше непоявление на оной трапезе может быть воспринято с непониманием. И неблагоприятием. Ну что вы хмуритесь, милый Альберт? В прошлый раз вы сослались на нездоровье, на прошлой неделе говорили, что очень заняты. А меж тем весь день провели дома.

– Вы что, следите за мной?

– Боже избавь! Но фурия определенно говорила, что вы в тот день не выезжали за ворота.

– Не могла Феврония вам этого говорить. Подслушивали?

– Господин Шлос, вы все время подозреваете меня в каких-то гадостях. А я ведь и обидеться могу.

– Ну и глупо. Что обижаться-то? И хватит об этом, – проворчала Глафира. – Но вы умный человек и должны понимать, что иногда неотложные дела могут удерживать человека дома. У меня был почтовый день, а написание писем отнимает много времени.

Уже по тону мнимого Шлоса Озеров понял, что одержал верх в перебранке. Он деловито потер руки и бодро бросил:

– Я зайду за вами в пять. Обед назначен на шесть, но пока выйдем, пока дойдем. А пока вот вам билет. Я заплатил за вас, так что деньги можете отдать мне, – он протянул квадратик плотной бумаги, на которой типографским способом были напечатаны две латинских литеры, над ними голубь в лучах и ветка акации.

– И сколько же стоит это удовольствие? – Глафира с опаской, словно ядовитого жука, бросила приглашение на стол.

– Полторы рубли.

– Ого!

– На торжественных обедах, когда шампанским потчуют, входной билет может и два руля стоить. Я понимаю, дорого. Дома-то и за десять копеек можно с роскошеством пообедать, но… – Озеров развел руками, мол, что делать! – И обязательно возьмите с собой кошелек. Не знаю, как у вас в Германии, а у нас обряд подавания милостыни обязателен.

Получив деньги за билет, Озеров сразу направился к выходу. Вид у него был до крайности самодовольный. В дверях он обернулся и уже тоном приказа сказал:

– И не забудьте! Шляпа круглая, перчатки белые, без оружия.

Озеров мог бы и не стараться. Глафира согласна была поехать куда угодно, только бы не оставаться наедине с собственными мыслями. Но, честно говоря, все ее раздумья и мыслями-то нельзя было назвать. Она словно озиралась, вглядываясь в темные углы подсознанья, ожидая, что где-то рядом уже клубится новая опасность, чтобы ударить ее наотмашь по щеке, по жилам, по печени и сердцу.

Надо искать выход! Но какой? На худой конец можно будет вернуться в Вешенки, предъявить себя, смотрите, люди добрые. Я не покойница, я живая! Даже если дура Марья примет ее за приведение и начнет орать, мол, ничего не знаю, Глафира Турлина у нас на кладбище лежит, уж нянька Татьяна ее наверняка признает. Да и слуги подтвердят. Правда, в суде, положим, их слушать не станут, но можно будет еще призвать Баранова. Этот поношенный господин, возомнивший себя женихом, так хотел присоединить Глафирины деньги к собственным, что, пожалуй, поведет себя как порядочный человек и признает в ней невесту. Ах, кабы всем на земле было выгодно быть порядочными, какая славная была бы жизнь! Стоп! Если он признает в ней невесту, то, стало быть, надо будет с ним под венец идти. Значит, ее побег, мужской костюм, встреча с Варенькой, надежды на лучшую жизнь пойдут прахом? Значит, все зря?

Озеров явился вовремя. Масонская трапеза происходила не на Елагином острове, а где-то недалеко от Мещанских улиц. Они довольно быстро дошли до Невской перспективы, далее проследовали к Знаменской церкви. Дом, в который они направлялись, Озеров называл его «запасной дворец», находился за Преображенскими казармами.

По дороге Озеров трещал без остановки, посвящая немца в обычаи русских масонский трапез. Глафира не поняла, рассказывал ли он все это по собственному почину или по приказу свыше.

– Мы так понимаем: «Обед отправляется не к прельщению тела, но к умеренному его насыщению».

– Это, стало быть, не обжираться?

– Именно, – с готовностью согласился Озеров. – У нас как заведено? При торжественной столовой ложе, днем отправляемой, употреблять не более семи блюд. А если вечером – не более пяти.

– Ничего себе! Пять блюд. Это же из-за стола не встанешь. А сегодня как будет?

– Не знаю. Меня не уведомили, какая сегодня будет ложа. Может быть, и обыкновенная. Но я думаю, что торжественная, а значит, с вином. В зависимости от торжественности той или иной ситуации произносится определенное количество здравниц. По ритуалу их бывает не более девяти, но иногда великий мастер увеличивает число здравиц, говоря при этом все, что ему заблагорассудится.