Куратор

Презентовав Доре ведро для устриц, Айк продолжил снабжать Национальный музей рабочего всякой полезной всячиной: толстыми перчатками и шалью для восковой собирательницы устриц, которые он выменял у настоящей собирательницы устриц, банками белой, черной, красной и синей краски – хватит облагородить любое количество экспонатов, машинным маслом смазывать петли, здоровенные шестеренки, паровозные свистки, валики демонстрационного прядильного станка, на котором крутили демонстрационные нитки, и забившиеся грязью механизмы десятка других устройств, куском меди и молотком для жестянщика со второго этажа, который выглядел особенно жалким и без инструмента в занесенной сжатой руке, и без объекта починки; корзиной с двумя ручками для торговки деревянными сластями, которые лежали рассыпанными у ее ног, и целым ворохом старой одежды на смену износившейся. Если поглядеть, как Дора отмыла-отшоркала музей сверху донизу и обиходила экспонаты, заведение положительно можно было считать обновленным. Айк даже погордился результатом: что ни говори, а люди должны выглядеть как люди, пусть даже они из воска и поэтому малость жутковатые. Но больше всего его окрыляло, что Дора с признательностью принимала его помощь.

Оставался еще длинный список вещей, которые она хотела для музея, куда входили и инструменты хирурга, которые Айк рассчитывал найти в кабинете богатого врача, но искал до сих пор. Тут крылся не просто романтический императив – найти то, что захотела девушка; на карту была поставлена профессиональная гордость. Хороший вор не оставит попыток что-то украсть только потому, что этого не оказалось в первом доме, куда он забрался.

Имея в виду медицинские прилады, Айк придумал нанести визит коновалу, который, в отличие от многих других коновалов, не чурался отхожего промысла – лечил людские болячки, требовавшие сильной руки: вправлял вывихи, вырывал зубы и проводил небольшие ампутации. Коновал принимал страждущих в конюшнях на Королевских Полях, пользовался репутацией редкого умельца и, что для Айка было немаловажно, славился чистотой своих инструментов.

– Если тебе припрет отхватить твою пипку чисто и быстро, иди к коновалу, который на Полях лошадей пользует. У него целый ящик серебряных ножей. Он и Гроуту причинное место отхватил, – балагурила Рэй.

(На это Гроут, естественно, грозился скормить целый бушель смертельного салата тому, кто осмелится покуситься с ножом на его мужское достоинство. Разговоры в «Стилл-Кроссинге» вращались вокруг раз навсегда определенных тем, с непременной остановкой у ядовитого плевела одряхлевшего боксера.)

В Лисе докторов с такими чистыми инструментами и в заводе не было – здесь обходились инвентарем попроще. Конечно, богатеи не ходили к коновалу с флюсом или переломами, но те, кто работал на богатеев, ходили. Если лошадиный доктор окажется на месте, может, Айку удастся выменять у него какие-нибудь ненужные щипцы. Если же коновала где-нибудь носит либо его забрали (такая возможность упорной черной точкой села у Айка в мыслях после дурацкой байки, рассказанной забулдыгами), инструменты можно просто забрать.

Δ

Даль до Королевских Полей была порядочная, и Айк решил доехать на трамвае. Первый, подъехавший к остановке у Южнилы, был набит битком. Айк, работая локтями, пробился вдоль трамвайного бока, рядом с вращавшимися железными колесами, и залез на переднюю ступеньку. Водитель ехидно предложил ему еще за фонарный столб уцепиться. С заспанными глазами и недовольной физиономией, он будто все силы тратил на отращивание усов, черных и удивительно густых. На голове у вагоновожатого красовалась голубая шляпа-котелок.

– Погоди ругаться, – урезонил его Айк. – Я сунулся сюда только потому, что моя сестра хочет знать, как ей выйти замуж за трамвайщика. Она считает, что у вас шикарная жизнь и что вы, водилы, точь-в-точь джентльмены.

– Насчет шика не скажу, – отозвался вагоновожатый. Недовольная гримаса на его лице обозначилась резче, и он продолжал с вызовом и надеждой: – Но это разумная карьера. – Он переключил трамвай на вторую скорость, и вагон с частым перестуком покатил вперед. Айк стоял на ступеньке, держась за дверную ручку. А клёвая шляпа, думал он, слишком клёвая для усатого трамвайщика. – Нас нельзя вышвырнуть за ворота, как других, – эти ящики сами-то не поедут. Вот чего народ никак не может понять. Трамваем должен кто-то управлять, тут без солидного опыта никуда. А сестрица у тебя какая из себя?

– Видел изогнувшуюся бабу, которая разлеглась в фонтане на Брейси-сквер? Вот в точности такая, только не привыкла валяться без дела. То готовит, то шьет что-нибудь…

Следующие полторы мили Айк расписывал свою сестрицу Мэри-Энн: и как она художникам позировала, и как ей светит солидное наследство от богачки, у которой она убиралась, и ее романтическое увлечение вагоновожатыми.

– Ее завораживает сила, с которой они двигают этим штырем, то пуская, то останавливая трамвай.

Приблизившись еще мили на две к Королевским Полям, Айк заметил двух желторотых оборванцев с оттопыренными пазухами и решил малость изменить планы.