Клацающие шаги продолжались без всякого сбоя. Наконец вуаль дыма разошлась, открыв толпу гражданских с блестящими лицами и стеклянными глазами, двигавшихся на негнущихся ногах. У некоторых в телах зияли дыры от пуль, но ни один не истекал кровью.
– Это не люди, – вырвалось у одного из солдат. Он бросил карабин и кинулся бежать.
– Стоять! – скомандовал офицер идущим на него фигурам, когда они начали теснить его людей, однако те не послушались.
Брюстер тем временем увел других предполагаемых преступников к ближайшему подъезду.
– А кто эти люди со странными лицами? – спросила девочка, которая хотела только добраться домой. Водитель трамвая оглянулся и увидел огромный зеленый вагон, вырвавшийся из дымной мглы, плюясь огнем из здоровенной винтовки на башне, и дергавшихся солдат Гилдерслива, чьи тела рвали пули. И Брюстер закричал, перекрывая оглушительный дробный грохот, закричал своим товаркам идти, идти и не останавливаться.
Охота
Когда восковые люди с человеческими душами ушли или уехали в город, Ди взялась за рукоять миниатюрного бура, торчавшего из виска ее бывшего соседа, и дернула. Сверло оказалось измазано чем-то блестящим и почти черным, что там было в черепушке этого чудовища. Ди вытерла бур о край почерневшей юбки и снова опустила в карман фартука – на всякий случай. С этой же целью она забрала ржавые клещи из мертвой ручищи гиганта.
Ди двинулась по галерее. С каждым шагом из-под ног летели брызги речной воды, натекшей с обросшего ракушками Корабля-морга.
Там, где раньше был вход, зияла огромная неровная дыра: зеленая повозка снесла часть стены и протащила дверь из бывших молотков до середины мостовой.
Ди вышла в сгущавшиеся сумерки. Что-то мягкое и теплое нетерпеливо потерлось о ее щиколотки, и Ди свернула налево, к развалинам здания Общества.
В Вестибуле Ди вела рукой по треугольным углублениям в дереве, нащупывая дорогу из ночной темноты в непроглядный мрак. На этот раз не было нужды царапать руку – кровь из сломанного носа заливала лицо.
Белая кошка шла рядом с ней, как и несколько десятков других, наводнивших развалины: кошки рядами сидели на полуобвалившихся стенах, ожидая ее. Теперь пушистые тела то и дело касались ее ног. Было слышно, как кошки острят когти и утробно мурлычут. Ди достаточно навидалась домашних животных за годы работы и догадывалась, что понадобилось этой ораве: так кошки себя ведут, когда хотят, чтобы им открыли дверь и выпустили поохотиться.
Этого они хотели с самого начала, поняла Ди: чтобы она открыла им дверь. Джентль не просто так колол пальцы своим доброволицам: секрет Вестибулы заключался в том, что портал открывала свежая человеческая кровь. Поэтому кошкам нужна была Ди.
Ведя пальцами по стене, другую руку, с зажатыми клещами, Ди выставила перед собой. Горячий ветер с мельчайшим песком шевельнул ее волосы, и в конце длинного коридора появилась желтая вертикальная полоса. Она открывалась все шире и шире.
Один за другим темные шары на дорожке, ведущей к храму, оживали, загораясь изнутри. Ламм, тащившийся из последних сил, то и дело останавливался поглядеть, как в пламени возникали души убитых солдат и немедленно начинали зачарованно смотреть на собственные отражения в крошечных зеркалах. Вестховер подсказал добавить нарукавные нашивки с треугольниками и вспомогательному гарнизону, и регулярной армии, и Ламм вынужден был признать – идея оказалась блестящая. В прошлом, чтобы добыть необходимое число душ для поддержания огня в светильниках, омолаживавших тела членов Общества, приходилось рассылать уйму Красных Писем, заставлявших людей метить себя треугольником и совершать самоубийство. А когда гибли солдаты с треугольниками на нашивках, их души сразу попадали в шары. Инновация оказалась в высшей степени эффективной: солдаты изничтожали смутьянов, а все потери, какие несла армия, незамедлительно объявлялись в Сумеречном месте, становясь ценной помощью для элиты людского рода.
Где, кстати, Вестховер? Он обещал переправиться сюда, как только покончит с этой злющей маленькой дрянью, затеявшей нелепую вендетту. Ламм не питал приязни к этому двурушнику, но бывший министр финансов был ему полезен.
Драматург попытался отгадать причину ее враждебности. Что значил для нее этот Амброуз, которого Ламм и не вспомнил бы, если бы не его торчащие заячьи зубы? В любом случае девчонка сделала плохую ставку. Ложные привязанности, причинявшие женщинам страдания, заставляли Ламма брезгливо морщиться: вспомнить хоть беспечную Фриду, доверчиво потащившуюся на скалистый утес в сопровождении не слишком щепетильного спутника лишь потому, что они были приятелями каких-нибудь несколько сотен лет!
– Ложные привязанности, – повторил вслух Ламм, обращаясь к солдату, материализовавшемуся в ближайшем вспыхнувшем шаре и уставившемуся на свое отражение с одурманенным благоговением, хотя его тело пожирал огонь. – Что скажешь о таком названии пьесы?
Самому Ламму название показалось на редкость удачным и экспрессивным. Он почувствовал прилив вдохновения.