Купол Экспедиции

Кажется, именно там все сошлось в случайной точке пространства — холодный воздух, тройная радуга, звуковые вибрации, глаза зверька и синие лепестки. Случайностью это назвать или Божьим промыслом — слияние с душой мира происходит здесь и сейчас. Замурзанная девочка встретилась с абсолютной красотой — сорван предохранитель, пошли топологические игры, внешнее стало внутренним, внутренне внешним. Чистая геометрия. Бутылка Клейна.

Важно, что девочка, не женщина. Такое должно случиться раньше, чем телесность ввергнет нас в игры другого порядка. Слияние с другим человеком — тоже геометрия, но он — не ты, и деформация общего пространства болезненна из-за невозможности отождествиться. Не потому ли там царят отношения власти и подчинения? Мироздание же не только впускает в себя целиком, но ставит между нами знак равенства. Я — это оно. Оно — это я.

Полное доверие.

Если у него и есть власть надо мной, то это та же власть, что у меня над своей собственной рукой. Когда рука отказывается подчиняться, это уже дефект системы, а то и распад. Мне больно и плохо. Миру тоже больно, если я не подчиняюсь. Может быть, в этом и есть отрицательная природа эгоизма? Миру больно.

А если любовь — это совместное подчинение всему высшему порядку? Общие пронизывающие вибрации?

Но как тогда быть, если ваш любимый человек не доверяет миру?

Когда думаю об этом, всегда мысленно возвращаюсь в тот миг и в то место.

7.

Только сейчас осознала, что наблюдаю «мужские игры» прямо-таки в упор. Не книги, не фильмы, не мифы — а все как есть. Эти — играют в робинзонаду. Понимаю, почему отказались тащить с собой рацию, почему взяли с собой самый скудный запас продуктов — условия задачи такие, полностью выпасть из социума. У всех троих «на материке» жены и дети — о, был же мимоходом какой-то случайный разговор, быстро скомканный, но ничего у них за спиной будто бы и не осталось, никаких соплей — только сезонная цель, борьба с препятствиями и гордость преодоления, она ведь и есть главный приз.

Это не поединок с судьбой — просто его модель, но тоже экстремальная. Собственно, истинная цель есть только у Шефа — ему нужен материал для научных построений. Полевая геология требует звериной интуиции, объемного воображения и удачливости. Покружив вокруг сопочки и поглядев на несколько обнажений, он выжидает, прикидывает и вдруг, ведомый внутренним зрением, делает охотничий рывок к одной из вершин и безошибочно находит нужный образец — именно то доказательство, что необходимо его стройной гипотезе. Он умеет в разрозненных деталях вдруг увидеть целостность, систему. Мне тоже хочется так научиться — но для этого нужно задавать много вопросов, а это его сбивает. Поэтому я отслеживаю логику его маршрутов интуитивно, как щенок, и только если уж мне совсем непонятно, отваживаюсь спрашивать.

Виталий — художник. Я вообще-то художников представляла несколько более романтичными — у этого на голове всклоченные соломенные волосы, прикрытые похожей на камилавку шапочкой, дырявые на коленках треники и маниакальное пристрастие к длинному и широкому брезентовому плащу, пережившему не один сезон. Когда идет, полы плаща развеваются и вся фигура напоминает странствующего монаха. Простодушно-голубые глаза вдруг жестко фокусируются на какой-нибудь подробности, и огрызок карандаша творит на крафт-бумаге для завертки образцов что-нибудь высокохудожественное. У него творческий кризис — вот и поехал на Камчатку конюхом. Здесь он, кажется, вполне счастлив. А если и ворчит на меня — то весьма добродушно.

У Бориса тоже кризис, семейный. Отправился доказывать себе свою мужественность, скинув на жену бытовые заботы. Не знаю, но меня почему-то это смешит, хотя я еще и не испробовала на собственной шкуре, каково остаться с маленьким ребенком и метаться между работой, детсадом и детской поликлиникой, пока муж ковбойствует и дефилирует по склонам, размахивая ружьем.

Впрочем, мне с моими ландшафтными заморочками есть чему у них поучиться.

Иногда смотрю на нашу четверку как бы сверху, разглядываю волшебную коробочку с живыми фигурками — вот вереница всадников пылит по пепловой равнине, вот выбирается на аласы, на зеленой траве парусят палатки, костерок трепещет, фигурки разбредаются, занятые насущными делами, порядок которых задается не планом, а самой невычисляемостью ситуации. Вот это чувство ситуации, чувство системы изумляет более всего. Идеальный коллектив, занятый, без преувеличения говоря, выживанием, работает как организм — то есть не задумываясь. Никто не отдает команд — каждый безошибочно чувствует, что именно должен делать. Каждый выкладывается на полную катушку — но одновременно играет в героя, даже если его никто не видит. Мне смешно, какие героические позы они принимают — прямо голливудские персонажи, как ухмыляются, ловя друг друга на одном и том же актерстве. Придуманные имена поэтому и не отлипают — конечно, это Джон арканит сбежавшую лошадь, а не Виталий, это Билл пошел на медведя, а не Борис.