Купол Экспедиции

Взрыв 1956 года снес верхнюю часть конуса Безымянки, мгновенно превратив тонны камней в вулканический пепел и засыпав им несколько квадратных километров. Последующие двадцать лет отчасти сгладили следы катаклизма, но пейзаж так и остался неземным. Пепел — лишь термин, на самом деле просто мелкий черный песок, из которого точат белые, как мамонтовы кости, стволы без веток и коры — но они уже дальше, в нескольких днях пути. Вблизи же самого вулкана, кроме песка, почти ничего нет, даже больших камней не так много. Величие фантастического пейзажа обусловлено преобладанием неорганической составляющей мира — травы практически нет, кустов тем более, вот почему проблема дров становится самой актуальной.

Всю ночь снятся феерические сны. Фантастической силы извержения, грохот взрывов, фонтаны огней, раскаленные лавины, пепловые тучи. Пламя и дым, страх и восторг!

Но пробуждение совершенно не похоже на сон. Дождь опять шуршит по брезенту. Холод вползает в палатку коварной змеей. По стенкам сочатся струйки. Кажется, вот-вот пойдет снег. В камнях жалобно скулит ветер. Мелкий дождь отплясывает на тонких ножках, сам пытаясь согреться. В моем распоряжении только крохотный брезентовый кубик — каких-нибудь три квадратных метра, да и то пополам с Джоном. Сидеть нельзя — задеваешь головой, и с брезента капает за воротник. Остается лежать на холодном и сыром спальнике, ожидая неизвестно чего. На мне все мои свитера и телогрейка — чтоб не вымокли, и все равно холодно. У костра еще хуже — там пробирает до костей, да и подбросить в него уже нечего.

Билл на лошади отправился на Зимину за дровами — там можно найти сухие кусты.

Шеф углубился в геологические карты в соседней палатке.

«Кап-кап» — вот и вся монотонная музыка.

Жизнь замерла. Время остановилось.

Царапаю что-то в дневничке.

Так тянется день. Билл задерживается — каково ему там, под дождем?

Шеф, не выдержав, идет его искать. Скоро они возвращаются, мокрые до нитки, но, вопреки ожиданиям, Билл вполне доволен жизнью, и от него прямо-таки валит пар. Ого, сколько дров! Во мне просыпается забота, и я жажду накормить его чем-нибудь горячим. Вылезаю, с отвращением натянув мокрую штормовку, и стараюсь у костра изо всех сил. Скоро мы ужинаем в палатке.

И опять гитара. Прошу спеть «Дорогу» — и ее поют для меня, услышав о моем сне — «посвящении в вулканологи».

Ух, как правильно я в детстве крутанула глобус!

Кажется, тут самое время о романтике вспомнить, как о доминанте мироощущения. Нынешнее время к романтике не то, что несправедливо — просто сам предмет утерян, а термин остался, вот и вызывает массовое отторжение и негодование.

Я как-то в Живом Журнале попыталась прояснить себе причины такого негодования. Спросила френдов просто — а что вы под романтикой понимаете? Ответы удивили.

«Это просто одни эмоции, а мозг не включается — это опасно для окружающих».