Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове

Муллазян не бросал слов на ветер. Вскоре дядя Исхак и в самом деле был переведен в Тетюши — преподавателем в новое, только что организованное русско-татарское училище. Восторгу Мулланура не было предела.

Виделись, однако, они редко. Приходилось, как и встарь, довольствоваться письмами. Дело в том, что Исхак был убежденным сторонником новой учебной программы для татарских школ. Он считал, что дети должны получать преимущественно светское образование. Само собой, эти его идеи сразу натолкнулись на глухое, яростное сопротивление всех местных мулл, суфиев, ишанов и прочих толкователей Корана.

«Много горького довелось мне тут испытать, — писал дядя Исхак. — Я никогда не боялся прямой и честной борьбы, всегда рад был открыто отстаивать свои убеждения и взгляды. Но очень трудно, когда тебя со всех сторон опутывает липкая паутина лжи и клеветы. Про меня тут стали распускать всякие нелепые слухи. Придравшись к тому, что я не хожу в мечеть, пустили слух, что я вероотступник, что будто бы я тайно крестился: недаром, мол, у меня русская фамилия — Казаков. Стали даже поговаривать, что всех татарских детей, которых отдадут в мою школу, будут насильно крестить.

Местные муллы дошли до того, что подговорили каких-то проходимцев подстеречь меня ночью и избить. К счастью, нашлись люди, которые предостерегли меня… Старая жизнь рушится на глазах. Растет вражда и ненависть. Ненависть к мироедам, кулакам — тем, кто богатеет день ото дня, наживается на чужом горе. Одни богатеют, другие разоряются. Продают свои крошечные земельные наделы, последний свой жалкий скарб и бегут в города, чтобы кое-как, с грехом пополам прокормить себя и свою семью. Едешь по деревне и прямо диву даешься: стоит домина каменный, двухэтажный — барская усадьба, да и только! А напротив — покосившаяся хижина с подслеповатыми жалкими окошками… Чует мое сердце: не кончится все это добром. Зреет в народе большая злоба против этого тяжкого неравенства. Рано или поздно она найдет себе выход, и тогда… Один бог знает, что будет тогда…»

Это письмо Мулланур выучил почти наизусть. Впервые задумался он о причинах неправедного мироустройства. А главное, о том, как жить и что делать, чтобы изменить эту уродливую, ненормальную жизнь.

Особенно часто он начал задумываться об этом после того, как прочитал романы Тургенева. «Отцы и дети», «Накануне», «Рудин» — все эти книги так поразили его воображение, что он возвращался к ним снова и снова, а многие страницы знал чуть ли не на память. Однажды он даже не удержался и высказал в разговоре с товарищами по училищу самые свои заветные, самые сокровенные мысли:

— Базаров… Рудин — вот люди, которым хочется подражать, у которых надо учиться…

— Что тебе эти чужаки? Нам-то до них какое дело? — насмешливо перебил его один из одноклассников, сын крупного татарского промышленника.

— Самое прямое дело! Как ты не понимаешь? Тургенев, как никто другой, показал в своих книгах, что наша страна — накануне больших, грозных перемен. Недаром один из лучших его романов так и называется — «Накануне». Неужели ты не чувствуешь, какая сила таится в его книгах! Жаль только, что его герои не смогли найти применения своим силам. Рудин больше говорил, чем делал… А Базаров… Он погиб так глупо, так нелепо!.. Но это все в прошлом. Сейчас должны появиться новые Базаровы… России они нужны сейчас больше, чем во времена Тургенева…

— Россия! Россия! — злобно перебил его собеседник. — Да что тебе-то Россия?! Ты разве русский? Забыл, что ли, каких ты кровей?

— Разве мы живем не в России? — спокойно сказал Мулланур. — И разве судьба этой страны не наша судьба?

— Мы мусульмане. И не наша забота думать о нуждах всей России. Хватит нам своих, мусульманских забот.

Всем сердцем чувствовал Мулланур, что собеседник его глубоко не прав. Но чувствовал он и то, что тот искренен в своей убежденности. И не нашлось у него слов, чтобы опрокинуть, разбить его доводы.

Вечером, сделав все уроки и домашние дела, он раскрыл по обыкновению одну из любимейших своих книг, чтобы почитать, как любил выражаться дядя Исхак, на сон грядущий.

Это были «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя. Снова и снова, уже в который раз, Мулланур смеялся и плакал над любимыми страницами. Радости и горести этих людей, живших в другое время, говоривших на другом языке, он ощутил вдруг такими родными, такими своими, словно все, что происходило с ними, происходило с ним самим, с его матерью, с его отцом. И вдруг нежданно-негаданно явился ответ на вопрос, над которым он бился целый день.