Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове

Когда умытого и перевязанного комиссара наконец увели, Сикорский самодовольно ухмыльнулся.

— Вот, господа. Учитесь быть политиками, — небрежно развалясь в кресле, кинул он столпившимся в его кабинете офицерам. — Комиссар Вахитов — популярнейшая личность среди мусульман. К сожалению, мы не можем с этим не считаться. Вот я и подумал, что хорошо бы нам превратить его из врага в союзника. А?.. Как вам кажется?

— Боюсь, дорогой мой друг, ничего у вас из этой затеи не выйдет, — покачал головой Амбрустер.

— Как знать, — задумчиво возразил Сикорский. — Всякая божья тварь хочет жить, боится смерти. Если перед Вахитовым встанет дилемма: сотрудничество с нами и все прелести жизни… или… Или черная яма, небытие, иемедленное превращение в прах, в тлен, в ничто… Перед такой альтернативой, я полагаю, каждый задумается…

В конце концов, не из железа ведь он, этот комиссар, Такое же созданье божье, как и мы с вами!

4

Тюрьма «Плетени» еще в старое время пользовалась у жителей Казани дурной славой: это был один из самых мрачных казематов царской России. Ну а сейчас, при белых, тюрьма превратилась в настоящую фабрику смерти.

В эти дни она была набита до отказа. Основную массу заключенных составляли не успевшие уйти из города советские и партийные работники, а также пленные красноармейцы, среди которых было много раненых.

Сюда и был доставлен комиссар Вахитов.

— В эту! — крикнул начальник конвоя, указывая на дверь камеры, на которой жирной черной краской была намалевана цифра «15».

Надзиратель, гремя ключами, отпер дверь. Мулланура втолкнули в камеру, и дверь захлоппулась. Он остановился у порога, огляделся. В нос шибанул острый запах человеческого пота. Камера была небольшая, рассчитанная человек на десять. Но сейчас в ней заключенных находилось по меньшей мере вдвое больше. Они лежали вповалку, некоторые прямо на холодном каменном полу. При виде нового человека кое-кто поднял голову.

Мулланур выпрямился, сразу мысленно решив, что и здесь, для всех этих людей, распростершихся на нарах и на грязном цементном полу, он должен оставаться комиссаром, живым воплощением революционной воли и мужества.

— Здравствуйте, товарищи, — негромко сказал он.

— Здравствуй, товарищ! — дружно отозвалась вся камера.

Поднялось еще несколько голов. Все сочувственно разглядывали новенького. Изможденное, небритое лицо его было все в синяках и кровоподтеках: видно, при аресте ему крепко досталось. Однако держался он хорошо.

Мулланур в свою очередь тоже внимательно разглядывал товарищей по несчастью.

В углу на парах лежал раненый красноармеец. Рядом с ним прямо на полу примостился широкоплечий, коренастый парень в полосатой тельняшке, не иначе — матрос.

— Тут у вас, я гляжу, и местечка-то свободного не найдется, — сказал Мулланур.

— Не волнуйся, товарищ, — сказал матрос. — Найдем для тебя место.

С неожиданной легкостью вскочив на ноги, он подошел к Муллануру и протянул ему руку.

— Здравствуйте, товарищ комиссар! Ведь вы комиссар Вахитов? Верно? Я вас сразу узнал. Видал на вокзале. В тот день, когда вы прибыли из Москвы.

Камера загудела.

— Вахитов!

— Комиссар…

— Тот самый, которого Ленин прислал…

— И его, значит, зацапали…

— Комиссара взяли, сволочи!..

— Эх, братва! Совсем худо, значит, наше дело…

Мулланур всем сердцем почувствовал, как важно вот сейчас, немедленно переломить настроение бойцов, попавших в беду, подбодрить их, не дать им пасть духом.

— Что-то вы, братцы, приуныли, как я погляжу, — улыбнулся он.

— А что ж нам, радоваться, что ли?

— Видите, как дело-то обернулось! — послышались голоса.

— Радоваться и впрямь нечему, — сказал Мулланур. — Это верно… Но и голову вешать раньше времени тоже не стоит. То, что мы с вами здесь, в тюрьме, в руках у наших ненавистных врагов, — это, конечно, худо. Ничего тут не скажешь. Но я вам точно говорю, запомните мои слова: ненадолго это. Обязательно драпанут беляки. Так побегут, что только пятки сверкать будут… Красная Армия наступает, и недалек тот час, когда она выбьет белогвардейскую сволочь из нашего города…

Солнечный луч лег на пол камеры. И то ли от этого тоненького, словно прутик, лучика, то ли от ободряющих слов комиссара, но в камере вдруг как будто стало светлее. Со всех сторон глядели на Мулланура мгновенно просиявшие, полные веры и надежды лица.

Глава VII

1

Каждый день комиссара Вахитова водили на допрос. Каждый день следователи контрразведки докладывали полковнику Сикорскому о результатах допросов. Результаты были неутешительные. Контрразведчики жаловались, что из упрямого комиссара не удается выдавить ни единого словечка. В ответ на все вопросы он лишь кривил пересохшие, серые губы в презрительной усмешке и — молчал. Молчал, словно лишился дара речи.

Сикорский решил наконец сам допросить комиссара. Впрочем, он не употреблял таких пошлых, казенных слов, как «допрос», «показания». Он сказал:

— Хорошо, пригласите его ко мне. Я сам с ним побеседую.