Кулл беглец из Атлантиды (ЛП)

Здесь демонстрируются задатки этого великого писателя, но рассказы Кулла отличаются от произведений Говарда тридцатых годов отчасти из-за “определенного архаичного привкуса” – да, возможно, нет, вы, – который он сам приписывал “большому количеству средневекового чтения”. Волшебные грани сериала граничат с тем, что бесполезно называют высоким фэнтези, и мы не должны упускать из виду едкие вспышки, которые мы скорее могли бы ожидать от Джеймса Бранча Кейбелла или Кларка Эштона Смита: в родословной Брюла есть “один или два легендарных героя, полуобожествленных за подвиги личной силы или массовые убийства”. в то время как Аскаланте заметил, что “Поэты всегда ненавидят власть имущих и обращаются к мертвым эпохам за облегчением в мечтах”. Терминология Говарда еще не обрела той веселой заимствованной красоты, которой она станет, хотя “Валузия” с ее намеками на “аллюзию” и “иллюзию” идеально подходит для королевства, являющегося многомагическим Сердцем Древности Турианского континента, а Горон бора Баллин и Ронаро Атл Воланте - убедительно аристократические названия.

Если может показаться, что основной задачей поздней эпохи, предшествовавшей катаклизму, было предотвращение или наказание смешанных браков, то Говард, который так много мечтал, определенно никогда не мечтал, что все его произведения о Кулле будут опубликованы и тщательно изучены. Своенравные, но коварно зависимые женщины, которые досаждают Куллу своими брачными планами, похожи на младших сестер, создания начитанного молодого человека, которому удобнее сталкиваться с загадками существования, чем с девушками. Время для Валерии из Красного Братства и Агнес де ла Фер еще не пришло; хотя вторая Ала подает надежды, и не одна согласная отделяет Делкартов из Мечей Пурпурного королевства от Делкартов из Кота и Черепа . В критической ситуации Говард даже позволяет Делкарту наброситься “так быстро и бесшумно, как тигрица”.

В Делькарде и Delcartes есть что-то от щеголя, и это вполне уместно, поскольку серия Kull - продукт не только двадцатых годов Говарда, но и “Двадцатых годов”, десятилетия, которое ревело громче, чем все тигры Атлантиды. Написание этих рассказов совпало с точным моментом, постколониальным, но доимперским, когда американская литература вступила в свои права и осознала саму себя, силу того, что уже было написано, и обещание того, что скоро будет. Рискуя привести причудливое сравнение, узурпатор Атлантиды в своем дворце является таким же выражением этого культурного оживления, как и Джей Гэтсби в своем особняке. Более того, сказать, что Королевство теней - первая американская история о мече и колдовстве, значит значить гораздо больше, чем просто первая подобная история, автором которой является американец. Американские интересы заполняют и оживляют большую часть сериала.

Конан придет с севера, но Кулл придет с Запада, из моря, из нового мира, островного континента, горы которого являются выскочками и выпяченными, “жестокими и ужасными в молодости, даже как Кулл”. Изгнанник, но также и чужак, поведение атлантийца часто напоминает поведение подростка среди пожилых – или американца среди европейцев, поскольку Говард противопоставляет “прямого человека морей и гор” “расе, странно и ужасно мудрой с помощью мистицизма древности”. “Дворцы, храмы и святыни ”Города чудес говорят с новым королем так же, как Форум, Парфенон, Латинский квартал и Вестминстерское аббатство говорили о неповторимой древности и атмосфере многим чувствительным американцам. Хотя биографические данные Кулла, которые включают в себя пребывание в качестве пирата, разбойника, гладиатора и наемника, не совсем соответствуют биографическим данным новичка или невинного за границей, или даже янки-атлантиста при дворе короля Борны, стоит отметить, что нетерпеливый, новаторский Хэнк Морган Марка Твена при первой встрече, кажется, “движется среди призраков, теней, пыли и , слепок серой древности.” Жители Камелота считают Моргана гостем “из далекой страны варваров”. Итак, после Великой войны, которая превзошла даже Твена в обвинении наследственной монархии, после того, как Америка недавно пересекла океан, чтобы вмешаться в ссору по меньшей мере между шестью империями, как могли Новый Свет и Старый Мир не столкнуться в героической фантазии молодого и бдительного американца? Старый мир катится по дороге к разрушению и забвению. Это озерный король Кота и Черепа , тот, кто также делает вывод, что “гниль цивилизации еще не проникла в душу [Кулла]”. В валузийском опыте атлантиды, как и в мифологии многих трансатлантических встреч, инстинкт противостоит интриге, энергии, скуке и прагматизму, прецеденту.