Кулик

С этих пор всякий раз, когда приезжал Медведев к Фер­намбуковым, Маша всегда находила какой-нибудь предлог прийти в переднюю. Петрушка, с своей стороны, всегда имел что-нибудь любопытное передать Маше; ма­ло-помалу, они до того познакомились, что Петрушка на­чал привозить Маше из господской библиотеки романы: "Природа и любовь" Лафонтена, "Алексис, или Домик в ле­су" Дюкре-Дюминиля и другие, подобные.

VII

Заметили ли вы, господа, что, пируя на свадьбе, холо­стые люди и девушки бывают как-то особенно настроены. Они откровеннее, мечтательнее, решительнее, разговор­чивее, доверчивее... Право! Музыка ли располагает к этому человеческие сердца, или веселые, счастливые лица но­вобрачных, или яркое освещение - не знаю, но уверяю вас, что мое замечание справедливо.

На свадьбе у Чурбинского пир приходил к концу. Музыка играла мазурку. Юлиан Астафьевич танцевал в первой па­ре с своею супругою, далее Макар Петрович с Еленою Пав­ловною, еще Василий Александрович с Александрою Ива­новною и еще много, много пар. Можете представить, как было весело!

Лакеи и горничные приехавших господ столпились у дверей залы и с изумлением смотрели, как уездный учи­тель математики, приглашенный на свадьбу ради велико­го искусства и знания танцевального дела, изогнув дан­ную ему богом обыкновенную человеческую фигуру в иноземную букву S, отчаянно носился по зале из угла в угол; правою рукою поддерживал он за кончики пальцев огромную даму, а в левой держал за уголок белый носовой платок, который, как флюгер, шумел, кружился, плясал в воздухе и летел за своим господином, точно хвост за коме­тою. Зрелище диковинное и не для одних лакеев.

Маши не было в толпе любопытных зрителей. Петрушка и прежде видел эти танцы, потому он и не тискался вперед; закинул за спину руки и стал почти у самой двери, ведущей в сени. Вдруг ему послышалось, будто за ним отворяется дверь; он взглянул - нет никого; через минуту кто-то дернул его сзади за сюртук: оглянулся - опять ни­кого; немного погодя чья-то нежная ручка робко пожала его руку. В секунду Петрушка был за дверью, в больших темных сенях - ему навстречу какая-то женщина броси­лась на него и обвила жаркими руками.

- Это ты, Маша?

- Я, Петруша!

- Я не верю сам себе - это ты, моя ненаглядная! Что с то­бою? Ты плачешь?

- Грустно мне, Петруша: они пляшут, веселятся, а мне грустно, грустно... так и хочется заплакать... да все хочется говорить с тобою: кажется, все и отляжет от сердца от твоих речей. Как я люблю тебя, Петруша! Смейся надо мною, а я давно хотела тебе сказать это...

Петруша отвечал длинным поцелуем.

- Ах, Петруша, как ты хорош! Я сегодня все на тебя смот­рела, пока начали надо мною смеяться. Дунька такая злая! "Посмотрите,- говорит,- Марья Ивановна и на панов не смотрит, как в танцах прохлаждаются, да все на Петрушку, и глаз с него не спустит". А я себе думаю: Петрушка стоит того, и нарочно хотела на тебя поглядеть, да так стало со­вестно; ушла в девичью и оттуда в щелку все на тебя смот­рела. Ты лучше всех!

- Я давно люблю тебя, да сказать боялся: ты такая бы­страя, кажется, сразу на смех и подымешь.

- Грех тебе говорить это, Петруша, не бойся меня, что я быстрая! Сова тиха, да птиц душит, а ласточка целый день летает да щебечет, только хвалит бога, зла никому не де­лает. Скажи мне еще раз, что ты меня любишь, мне так ве­село слушать... от радости, кажется, не доживу до утра.

- Люблю, люблю, моя радость!.. а я все не верил, что ты меня любишь, хоть Филька и божился...- Вздумаю было те­бе сказать так что-нибудь стороною, да вспомню, как ты насмеялась над приказчиком, и язык онемеет.

- Бог с тобою! То приказчик, седой дурень, а то ты - мой ясочка, с тобой и жить и умереть готова...

- Послушай, завтра же, если хочешь, я скажу своему бари­ну, нас перевенчают - и будем жить счастливо.

- Делай как знаешь, мой голубь сизый.

Тут музыка перестала играть; в сенях раздался звонкий поцелуй. Маша выбежала из сеней в сад, а Петрушка тихо вошел в переднюю.

Дня через два Петрушка сказал Маше, что Макар Петро­вич не соглашается теперь его сватать: скажут, дескать, что нарочно женил Чурбинского, чтобы через него отнять у Фернамбуковых ученую девушку; а ты, говорит, молод, и она молода, потерпите до осени - это менее года; тогда я сам буду сватом; если не согласятся господа ее выдать, я им заплачу, что они захотят.

- Как не согласятся!- отвечала Маша.- Ведь ты сам гово­рил, что у Чурбинского ни кола, ни двора, а твой барин же­нил его на такой богатой невесте; да и на что я им? Нет, не станут противиться, будем ждать да молиться богу.

- Будем,- отвечал Петрушка.- А не скоро придет эта осень!.. Зима, весна, лето... а там уже осень!

VIII