Кулик

- И вспомнить страшно, как рассердился барин, получа письмо от твоего барина. Это, говорит, насмешка; меня обидели и еще сватают мою девушку за урода, который публично желал мне подавиться куликом. Кричал, кричал, ругался, а после и говорит: "Да у меня для Марьи есть же­них получше этого сорванца, я ее сделаю счастливою, по­звать ко мне Машу!" Я пришла ни живая ни мертвая. "По­слушай, Маша,- сказал барин,- я давно хочу наградить тебя за службу и составить тебе партию. Потапович, наш при­казчик, очень желает на тебе жениться; я, с своей стороны, согласен... Что же ты молчишь?" - "Помилуйте, барин,- ска­зала я,- у приказчика дети от первой жены старее меня; мне Потапыч годен в отцы, а не в мужья".- "Дура!.. а богатство его разве ничего не значит?" - "Богатство пусть останется при нем, мне ничего не нужно!.." - "Ого-го, сударыня, так вам прикажете выписать жениха из губернского города?.." - "Будьте милостивы,- сказала я и бросилась ему в ноги,- не разлучайте меня с Петрушкою, или за ним, или ни за кем не буду замужем..." Как он толкнет меня ногою!.. прямо в лицо! как закричит... Я и света невзвидела... "Так и ты заодно с моими врагами! Они и тебя, знать, подкупили на мою обиду. Вот я тебе сам отыщу жениха, а до времени... Гей! Потапович! сейчас с нее долой панское платье да в черную работу". Обрадовался Потапович этому приказанию. "Помните, Марья Ивановна,- сказал он мне,- вы говорили, что я не умею обходиться с девушками - вот увидим. Пока отправляйтесь варить для работников галушки, да поворачивайтесь проворнее! я человек сердитый, знаете, от старости: берегитесь, отеческое наказание у меня в руках", и он, улыбаясь, посмотрел на свою длинную палку. Трое суток варила я галушки, носила воду тяжелыми ведрами, мыла чугунную посуду... От непривычки работа валилась из рук моих, сердитый Потапович за всякую безделицу без милосердия меня наказывал... Вчера я нечаянно опрокинула огромный горшок кипятку и - вот видишь - совсем обварила себе левую руку... Меня все-таки наказали и до выздоровления заставили пасти господских уток...

- Бедная моя Маша!- шептал Петрушка, целуя ее боль­ную руку.

- Еще не все... сегодня... когда я гнала сюда уток, повстре­чался мне Потапович и говорит: "Я стар, Марья Ивановна, и глуп, и непригож, и не гожусь вам в мужья, а все-таки люблю вас, отыскал вам жениха, и барин приказал завтра вечером перевенчать вас... знаете Фомку-дурачка, что пасет господских свиней; правда, он не пересчитает на руках пальцев, зато человек молодой; готовьтесь к венцу".

- Да он пугал тебя,- сказал Петрушка.

- Ох, нет! Еще вчера барин приказал выстричь и вымыть Фомку и дать ему новую рубашку... Весь двор удивлялся, за что такая милость к этому дураку... А теперь я знаю... я не переживу своего несчастия!..

- Нет, Маша! Нет, быть не может, чтобы эти ясные очи, черные косы, белая грудь, это сердце, такое доброе, кото­рое так меня любит... чтоб все это досталось неумытому дураку... он - это животное, станет ласкать тебя, станет це­ловать тебя... нет, Маша, этого быть не может!..

- А будет!..- едва слышно сказала Маша.

Молчание.

- Послушай,- говорила Маша,- ты любишь меня, и я лю­блю тебя более всего на свете; нам еще можно спастись, нас никто не разлучит... послушай меня...

И, притянув себе на грудь Петрушку, она что-то стала шептать ему.

Петрушка пришел домой веселее, спокойнее; необыкно­венная радость блистала в глазах его.

- Тебе лучше, Петрушка?- спросил Медведев.

- Лучше, барин, я совсем здоров.

На другой день рано поутру, чуть стало солнышко пока­зываться из-за леса, Петрушка, с охотничьею сумкой за плечами, с ружьем в руках, был уже в роще Чурбинского на берегу реки; немного погодя пришла Маша. На ней была белая, шитая шелком рубаха, завязанная красною лентою; косы лежали на голове черным венком и между ними бли­стали осенние белые астры...

- Хороша твоя невеста?- сказала Маша, подходя к Пет­рушке.

Петрушка бросился целовать ее.

- Погоди, Петрушка, не целуй меня: станем молиться бо­гу, чтоб он не разлучал нас и в будущей жизни...

Они упали на колени и тихо молились; в речном трост­нике пела пеночка... Солнце величественно выходило на небо. Село начинало пробуждаться.

Помолясь, Петрушка подошел к Маше, обнял ее, и уста их слились долгим поцелуем.

- Слышишь,- говорила Маша,- они просыпаются, они придут сюда - и все пропало! Поспешим, моя радость: там нас не разлучат. До свидания!..

Она стала на колени и распахнула рубашку на полной груди своей.

- Смотри же, мой милый, стреляй прямо в сердце, вот оно, вот бьется, стреляй сюда, а как я умру, и сам за мною скорее: без тебя мне будет скучно и минуту... Ах, как весе­ло умереть от твоей руки!..

Петрушка поднял ружье и прицелился.

- Что же ты ждешь? Я душою чую, что идут сюда - и отда­дут меня Фомке!..

Выстрел раздался - и Маша упала на траву... "Приходи ко мне скорее..." были последние слова ее... Алая кровь теп­лым ключом била из ее раны; светлые глаза подернулись смертным туманом.