Кукушата Мидвича

Зиллейби говорил безо всякой аффектации, и было ясно, что сказанное – результат глубокого анализа. Правда, как это бывало с Зиллейби и раньше, разрыв между его теоретическими построениями и реалиями жизни казался слишком велик, и слушатели не могли проникнуться уверенностью в безусловной правоте оратора.

Наконец Бернард произнес:

– Дети, безусловно, резко изменили свою тактику. Раньше они время от времени пользовались внушением или давлением, но, если исключить несколько самых ранних инцидентов, они почти не прибегали к насилию. И вдруг – взрыв! Можете ли вы сказать мне, когда, по вашему мнению, произошел перелом, или же этот процесс нарастал постепенно?

– Могу, и совершенно определенно, – отозвался Зиллейби. – Ни малейшего намека на что-либо подобное не возникало до случая с Джимом Паули и его машиной.

– А это случилось… подождите-ка… в последнюю среду, то есть третьего июля. Интересно… – начал он, но не закончил, так как гонг позвал нас к ленчу.

– Мой опыт в области инопланетных вторжений, – говорил Зиллейби, приступая к заправке знаменитого фирменного салата, – до сих пор обогащался из посторонних источников, а потому может быть назван гипотетически-безличностным или, еще лучше, безличностно-гипотетическим. – Он задумался, как бы пробуя сказанное на вкус, и продолжил: – Во всяком случае, этот опыт достаточно обширен, и все же, как ни странно, я не могу припомнить ни одного случая, который мог бы оказаться хоть чем-то полезным для нас. Все без исключения примеры хоть и малоприятны, но, скорее, примитивны, чем коварны. Возьмите, например, марсиан Уэллса. В качестве изобретателей луча смерти они еще кое-как смотрятся, однако в остальном их поведение совершенно обыденно: они просто-напросто ведут примитивную кампанию, используя оружие, на порядок превосходящее оружие противника. Впрочем, там мы могли хоть отвечать ударом на удар, тогда как здесь…

– Только не клади кайенский перец, дорогой, – сказала Анжела.

– Чего не класть?

– Кайенский перец. От него икота бывает.

– Верно, верно, а где сахар?

– Слева от тебя, дорогой.

– Ах, да… Так о чем это я?

– Об уэллсовских марсианах, – напомнил я.

– Ну, разумеется. Так вот, перед вами прототип бесчисленных вторжений. Супероружие, против которого человек будет храбро сражаться до тех пор, пока его не спасет какой-нибудь из нескольких возможных вариантов развития событий. Естественно, в Америке все, как всегда, больше и лучше.

Нечто совершает посадку. Из него вылезает Некто. Через десять минут, безусловно благодаря великолепным коммуникациям, столь характерным для этой великой страны, начинается паника на всем пространстве от океана до океана, дороги и города забиты бегущим населением. Кроме Вашингтона, разумеется. Там, по контрасту, колоссальные, неохватные глазом толпы стоят молча – бледные, но уповающие, устремившие взгляд к Белому дому, в то время как где-то в горах Кэтскилл некий до поры до времени безвестный профессор с дочкой и грубоватым молодым ассистентом трудятся, как безумные акушерки, обеспечивая появление на свет deus ex laboratoria, который спасет мир в последний момент… Вернее, за минуту до наступления такого момента.

В нашей стране, полагаю, сообщение о таком вторжении было бы принято, во всяком случае – в определенных кругах, с оттенком известного скептицизма, но, думаю, вы согласитесь, что американские писатели знают свой собственный народ лучше, чем мы.

И каков же в конечном счете результат? Да просто еще одна война.

Мотивации упрощены, оружие усложнено, но общий рисунок не нов. И, как следствие, ни один из прогнозов – ни спекулятивный, ни экстраполярный – ни в малейшей степени нам не подходит. Причем именно в тот самый момент, когда это явление произошло в действительности. Как подумаешь, так всех этих футурологов становится просто жаль, если учесть количество энергии, затраченной ими на прогнозы.

И Зиллейби с наслаждением принялся за салат собственного производства.

– Одна из моих вечных проблем, – заметил я ему, – заключается в том, чтобы угадать, когда именно вы говорите буквально, а когда – метафорически.

– На этот раз, уверяю тебя, можешь понимать все буквально, – вмешался Бернард.

Зиллейби бросил на него косой взгляд.

– Вот, значит, как? И никаких возражений? – удивился он. – Скажите-ка мне, полковник, а сколько времени прошло с тех пор, как вы впервые поняли, что вторжение – реальный факт?

– Лет восемь примерно, – ответил ему Бернард. – А вы?

– Примерно столько же. Может, чуть-чуть побольше. Мне эта идея сразу же пришлась не по душе, не нравится она мне и сейчас, а дальше, вероятно, будет нравиться еще меньше. Но пришлось принять. Добрая старая аксиома Холмса, знаете ли: «Когда мы отбросим невозможное, то, что останется, каким бы невероятным оно ни казалось, и будет истиной». Я, однако, не знал, что так считают и в официальных кругах. И как вы решили поступить?

– Ну, мы постарались изолировать Детей, позаботились об их обучении.

– Н-да, и каким же чудным и полезным подарком для человечества это обернулось, смею сказать! А почему вы так поступили?