– Действительно, по-видимому, все эти мидвичские дела изрядно поблекли в моей памяти и требуется определенная адаптация. Прекрасный пример работы подсознания: оно стремится обойти неприятности, утверждая, что сложности будут уменьшаться по мере роста Детей.
– Мы все приучали себя думать так, – ответил Зиллейби. – Мы даже придумывали доказательства, что это уже происходит, но на самом деле ничего такого не случилось.
– И вы до сих пор не продвинулись в понимании того, как это делается?
Я имею в виду «давление».
– Нет. Мне кажется, это все равно что искать средство, с помощью которого одна личность подчиняет себе другие. Нам всем известны ораторы, быстро подчиняющие себе любую аудиторию. Возможно, Дети значительно усилили это качество путем внутренней кооперации и могут пользоваться им направленно. Однако это ни на йоту не проясняет механизм воздействия.
Анжела Зиллейби, почти не изменившаяся с того времени, когда я видел ее в последний раз, через несколько минут появилась на веранде из внутренних комнат. Ее мысли совершенно очевидно были заняты чем-то очень важным, ибо она сделала заметное усилие, чтобы переключить внимание на нас, и после короткого обмена обычными учтивыми фразами снова погрузилась в свои думы. Напряженность отчасти смягчилась, когда прибыл поднос с чайными принадлежностями. Зиллейби старался изо всех сил, чтобы температура общества не упала до нуля.
– Ричард и полковник тоже были на следствии, – сказал он. – Вердикт был такой, как и ожидалось. Полагаю, ты уже слышала об этом?
Анжела кивнула:
– Да, я была на ферме у миссис Паули. Бедняжка просто не в себе. Она боготворила своего Джима. С большим трудом удалось удержать ее дома. Она рвалась на следствие, чтобы обвинить Детей. Публично обвинить их в убийстве! Мистеру Паули и мне еле удалось отговорить ее и доказать, что этим она только навлечет на себя и на свою семью новые неприятности, а толку не добьется. Я оставалась с ней все время, пока шло следствие.
– Там присутствовал другой их сын – Дэвид, – отозвался Зиллейби. – Похоже, он не раз готов был сорваться, но отец каждый раз останавливал его.
– Теперь я начинаю думать, что, может быть, было бы лучше, если кто-нибудь высказал наконец чистую правду, – продолжала Анжела. – Должна же она когда-нибудь выйти наружу – не сейчас, так очень скоро! Речь же нынче идет уже не о собаке или о быке!
– Собака и бык? Я об этом не слышал, – вмешался я.
– Собака укусила одного из них за руку, а через минуту или две попала под трактор. Бык погнался за группой Детей, а потом резко свернул в сторону, проломил две изгороди и утонул в мельничном пруду, – объяснил Зиллейби с непривычной для него лаконичностью.
– Но в данном случае мы имеем дело с настоящим убийством, – сказала Анжела. – О, я не хочу сказать, что они
Никаких! Вот что меня пугает больше всего! Они просто убили, и все тут! А теперь, после сегодняшнего следствия, они знают, что, во всяком случае, применительно к ним убийство не влечет наказания. Так что же будет с тем, кто когда-нибудь всерьез встанет на их пути?
Зиллейби задумчиво поднес чашку к губам.
– Ты знаешь, дорогая, хотя у нас и есть основания для беспокойства, но в наши права не входит ответственность за принятие решений. Если когда-нибудь у нас и было такое право, то власти уже давно присвоили его себе. Вот перед нами полковник, который представляет какую-то часть этой власти – бог его знает, по какой причине… Да и люди из Грейнджа – не могут же они не знать того, что известно всей деревне. Все они пошлют свои докладные и рапорты, так что, несмотря на вердикт, власти получат представление об истинном положении дел. Хотя что они смогут сделать, действуя в рамках закона и под давлением здравого смысла, ей-богу, не могу себе представить. И все же мы должны ждать действий с их стороны. А главное – я со всей серьезностью прошу тебя не делать ничего такого, что могло бы вовлечь тебя в конфликт с Детьми.
– Не буду, дорогой, – кивнула Анжела. – Я испытываю перед ними панический ужас.
– Если голубка боится ястреба, это вовсе не означает, что она трусиха, – отозвался Зиллейби и перевел разговор на другую тему.