Кукла по имени «Жизнь»

— Не уезжай, — сказал я. — Послушай, ты можешь списать все за счет безумной, иррациональной попытки с моей стороны заполучить тебя. Разве ты не видишь? Весь твой разговор, то, что ты стала поклонницей Сэма Берроуза, большей, чем когда-либо, все это выводит меня из себя. Ты мне очень нравишься, правда. Увидеть, как ты на минуточку открылась, заняв дружелюбную, человечную позицию, а потом резко отступила…

— Спасибо, — произнесла она почти шепотом, — за то, что ты пытаешься улучшить мое самочувствие, — и пришибла меня еле заметной улыбкой.

— Не огорчайся из-за этого, — сказал я, зацепившись за дверцу машины, чтобы Прис не уехала.

— Хорошо, не буду. На самом деле это лишь слегка меня задело.

— Зайди ко мне, — предложил я, — посиди немного, ладно?

— Нет. Не обращай внимания. Всего лишь наша всеобщая наклонность, черта характера. Я знаю, тебя это огорчило. Я говорила такие грубые слова только потому, что не знаю других, лучших. Никто не сказал мне, как говорить о непроизносимых вещах.

— Это требует определенного опыта. Но послушай, Прис, пообещай мне кое-что. Пообещай, что ты не станешь сама перед собой отрицать, что я причинил тебе боль. Это хорошо — обладать способностью чувствовать то, что только что почувствовала ты. Хорошо?

— Хорошо, чтобы ощутить боль.

— Нет, я не это имел в виду. Я хотел сказать, что это обнадеживает. Я не просто пытаюсь исправить то, что сделал. Смотри, Прис. Ты так сильно страдала только из-за того, что я…

— Черта с два.

— Да-да, ты страдала, — сказал я. — Не ври.

— Хорошо, Льюис, страдала. Не стану врать. — Она опустила голову.

Открывая дверцу машины, я сказал:

— Пошли, Прис.

Она заглушила двигатель, потушила фары и выскользнула наружу. Я приобнял ее одной рукой.

— Первый шаг к восхитительной близости? — спросила она.

— Я знакомлю тебя с непроизносимым.

— Мне лишь хотелось бы уметь говорить об этом, я не хочу вынуждать себя делать подобное. Ну, конечно же, ты шутишь. Мы собираемся посидеть рядышком, после чего я отправлюсь домой. Так лучше для нас обоих. В действительности — это всего лишь открытие курса.

Мы вошли в маленький темный номер мотеля, и я включил свет, а потом — отопление и телевизор.

— Это для того, чтобы никто не услышал, как мы пыхтим? Она выключила телевизор.

— Я пыхчу очень тихо, в этом нет необходимости. — Сняв с себя плащ, она стояла, обнимаясь с ним, пока я не отнял его и не повесил в стенной шкаф. — А сейчас скажи, куда и как мне сесть. На этот стул? — Она расположилась на стуле с прямой спинкой, сложила руки на коленях и торжественно воззрилась на меня. — Ну как? Что еще мне надо снять? Туфли? Всю одежду? А может, ты любишь сам это делать? Если да, то моя юбка не на молнии, а на пуговицах. И осторожно, не дергай слишком сильно, а то верхняя пуговица оторвется и мне потом придется пришивать ее обратно. — Она изогнулась, чтобы показать мне: — Пуговицы вон там, на боку.

— Все это поучительно, — заметил я, — однако не вдохновляюще.

— Знаешь, чего бы мне хотелось? — Ее личико оживилось. — Я хочу, чтобы ты съездил куда-нибудь и вернулся с кошерной соленой говядиной, еврейским хлебом и элем. А еще не забудь купить халвы на десерт. Такое замечательное, нарезанное тонкими ломтиками соленое мясо — оно всего по два пятьдесят за фунт.

— Я бы с радостью, но сейчас нигде, на сотни миль вокруг, этого не достать.

— А разве ты не сможешь купить это в Буаз?

— Нет, — я повесил собственный плащ. — Как бы там ни было, слишком поздно для кошерного соленого мяса. Я хочу сказать — не потому, что сейчас ночь. Слишком поздно в нашей жизни. — Усевшись напротив нее, я придвинул свой стул поближе и взял ее ладони в свои. Они оказались сухими, маленькими и совершенно жесткими. Из-за всякой там возни с кафелем руки у нее стали мощными, а пальцы — сильными. — А давай с тобой убежим отсюда. Поедем на юг и никогда не вернемся, никогда больше не увидим ни симулакров, ни Сэма Берроуза, ни Онтарио, штат Орегон.

— Нет, — ответила Прис. — Мы с ним повязаны. Разве ты не чувствуешь, это носится в воздухе? Ты меня поражаешь — неужели тебе кажется, что достаточно лишь запрыгнуть в машину и уехать? Все равно от себя не убежишь, да и от наших проблем тоже.

— Прости меня, — попросил я.

— Я тебя прощаю, но не могу понять — иногда ты кажешься ребенком, прячущимся от жизни.

— Послушай, как я поступал, — предложил я: — Я выкапывал там и сям малюсенькие дозы действительности и осваивался с ними помаленьку. На манер игрушечной овцы, которая обучена идти лишь по одному курсу — через пастбище, и никогда от этого курса не отклоняется.

— Поступая так, ты чувствуешь себя безопасно?

— Я чувствую себя в безопасности КАК ПРАВИЛО, но никогда — вблизи от тебя.

Она кивнула.

— Для тебя я — пастбище.

— Можно выразить и так. Внезапно рассмеявшись, она сказала: