Кукла и ее хозяин (СИ)

— Да у меня покровители есть! Сделаешь мне что — и они тебя размажут! Да ты знаешь, кто за мной!..

Да какая разница, кто за тобой, если ты сам по себе ни на что не годен. И, в отличие от покоя, покровители не будут длиться вечно. В этой тусовке за тебя заступаются только, пока ты жив — мертвым ведь не выкатишь ценник.

Я резко шагнул к нему и еще раз стиснул красное горло, которое он так непредусмотрительно оставил открытым, разоравшись.

— У тебя сутки на размышление. А через сутки я заберу все то же самое силой. Прими правильное решение, если хочешь покой.

Моя рука разжалась, и задыхающееся тельце с грохотом рухнуло на пол, сгребая пальцами воздух, словно планируя заталкивать его в рот. Я же вышел в коридор, у стены которого стояли Глеб и Ника. Тяжело моргая, она потирала глаза и заметно покачивалась.

— Пойдем, — сказал я.

Друг подхватил ее с одной стороны, я — с другой, и быстрым шагом мы направились к выходу. Балерина, как пьяная, болталась между нами, теряя равновесие, заваливаясь, заплетаясь ногами. Что поделать, это для твоей же безопасности.

Втроем мы вышли на улицу, где у входа отдыхал первый охранник. Второй же без лишних вопросов распахнул перед нами дверь и даже пожелал приятного вечера. Только мы подошли к машине, как окно над нашими головами с грохотом распахнулось, и оттуда высунулся оклемавшийся хозяин, чье главное хозяйство сейчас уводили у него на глазах.

— Ника, стой! — крикнул он.

Она дернулась в порыве отбросить наши руки и уйти обратно, будто невидимая нить рванула ее прочь, как марионетку. Однако следом голубые глаза закатились, и, отключившись, девушка упала в мои объятия.

— Ника! — в бессильной злобе завопил карлик.

Мы торопливо уложили ее на заднее сидение, и внедорожник тронулся прочь, увозя чужую пленницу с собой. Если не получилось сегодня забрать ее душу, то хотя бы тело я заберу, чтобы ты с ним больше ничего не сделал.

Ep. 14. Кукла и ее хозяин (III)

Маленький человек расхаживал по большому кабинету, потирая красное пылающее горло. Легкие тоже горели огнем, а тело противно дрожало и еле слушалось. Но больше всего бесило, как легко увезли его женщину из его клуба, где он хозяин! С тех пор, как скрылась из виду эта чертова машина, он нажимал на ее душу, как на педаль, но эта дрянная девчонка не откликалась, словно в таком удобном механизме сломалась важная деталь — и он отлично знал, кто сломал. Что, расправился с дряхлой мумией Змееустом и потянул руки дальше? К его имуществу?!

Но и эта тоже хороша — зашла и сразу глаза на Павловского, будто в комнате никого больше нет. Он видел, как эти двое поймали взгляды друг друга, как дрогнули ее губы, как свернули глаза — да она чуть вообще не потекла! Шлюха, чьего внимания с таким трудом добивался он, ради которой столько отдал, с легкостью готова была отдаться этому мессиру. Если еще не отдалась.

А сколько твердила «я не шлюха». Даже не скрывая отвращения, лежала с ним бревном и кривила губы. Он, конечно, мог ее шевелить, но он и так ее с трудом контролировал — а чтобы девчонка еще в процессе охала и выгибалась, это уже было ему не по силам. Умудрялась каждый акт его любви выставлять примитивным насилием, и вместо того удовольствия, которое он ожидал, каждый раз с ней выходил как полное унижение.

Но так, как сегодня, его, конечно, не унижал еще никто. Безродный мальчишка, у которого только и есть что одно кольцо и один дом! Да кто он такой, чтобы тягаться с ним, со всей его защитой, с его покровителями?! Пора бы показать этому наглецу, какие силы стоят за ним!

Все еще дергающимися пальцами хозяин клуба схватил смартфон. Покровителей было несколько — а куда в наше время без покровителей, — но на ум сейчас приходил только один, ни имени, ни фамилии которого он не знал — лишь кличку «Гончая». Вот только гончие — спокойные, миролюбивые псы, этот же настоящий отморозок.

Глухие гудки закончились рычанием собак на той стороне. Этот псих жил в окружении целой своры.

— Сын Волкодава украл у меня Люберецкую! — хрипло, потирая горло, выдохнул хозяин клуба, голос тоже еле слушался.

— И? Какое мне дело до щенка Волкодава? — сухо бросил тот.

И ведь ни слова про Люберецкую — никакой реакции. Хотя вообще-то должна быть: именно этот ненормальный порвал ей ногу — оскорбила она его, видите ли. А ему, похоже, и понравилось: десятки раз с тех пор просил снова ее дать — он же не давал, берег эту дрянь. Для кого? Для Павловского? Что ж, эта дура сама напросилась. Не шлюха она? Ну еще поймет, что такое быть шлюхой.

— Помоги ее вернуть, и я снова дам ее тебе.

— Сегодня? — на той стороне впервые появился интерес.

Дай ее тебе сегодня, и завтра она вообще не сможет танцевать. Хорошо, если ходить сможет.

— Завтра, — отчеканил хозяин клуба. — После выступления. Если сумеешь ее забрать.

На той стороне раздался глухой смех — лицо этого психа всегда прятала маска.

— Ну, может, щенка Волкодава и считают достойной уважения собакой, но сегодня он будет бегать как кролик, — пообещал он и отключился.