Кукла и ее хозяин (СИ)

— А мне нечего скрывать, — сказала она, продолжая с вызовом смотреть на меня, — мессир Павловский.

Ха. Вот уж не ожидал услышать такое от примы столичного балета.

— Знаете меня?

— Соотнесла два и два, — она опустила взгляд на мою на печатку и поморщилась. — Доводилось как-то беседовать с прежним владельцем этого перстня.

Судя по всему, это было не слишком приятно.

— И о чем же вы с ним беседовали?

— Не могу понять, — прищурилась Люберецкая, — вы навязчивы или любопытны?

— Оставлю разгадку за вами.

В повисшей тишине она подхватила полученный от меня бокал и сделала глоток, как бы демонстрируя, насколько не пьет.

— Неужели в этом клубе больше не нашлось девушек, способных вас заинтересовать? — глаза-льдинки снова уперлись в меня.

— К ним у меня нет вопросов. А вот видеть вас здесь несколько странно. Думал, у вас другие интересы.

— Многие женщины сюда приходят, — она снова отодвинула хрустальную ножку. — Причем такие, про которых можно подумать гораздо меньше, чем про меня. Вы же про меня подумали, верно?

— Что именно? — уточнил я, услышав в ее голосе новый вызов.

— Вам виднее, что вы подумали, когда подали этот бокал, — отозвалась прима и, вновь притянув его к себе, сделала еще один глоток.

— Мне интереснее, что подумали вы, когда его приняли.

Голубые глаза недоверчиво прошлись по мне.

— То есть хотите сказать, что подошли ко мне без всяких намерений?

— А может, я поклонник вашего таланта, — предположил я.

— Вы хоть раз меня на сцене видели? — пытливо уточнила она.

— Видел. Раз.

Усмехнувшись, балерина сделала новый глоток. Несколько сладких капель остались на коралловых губах, делая их еще сочнее. В воздухе ощущался ее парфюм, довольно тонкий и очень женственный. Ее рука плавно взлетела в воздух, убирая упавший на лицо локон. В каждом жесте, каждом случайном движении — природная грация и стать. Одно слово — шикарная. Все равно, что пить дорогое вино, если ни разу не пил — почувствуешь разницу.

Когда она кружилась по сцене, тысячи взглядов ее желали, сейчас же она была рядом со мной — практически в моих руках. В ней все казалось идеальным — от светлой макушки до изящных стоп. По крайней мере, мне ничего не хотелось изменить. Вторая женщина в моей жизни, которая тянула на десятку из десяти — правда, насколько упругую и твердую еще надо проверить. Пальцы так и чесались развязать золотые шнурки на ее бедрах и полюбоваться всем, что скрывает это платье.

— Навязчивы, нахальны, откровенны, — Ника качнула заметно опустевшим бокалом в мою сторону.

— Умны, красивы и пьяны, — перечислил я в ответ.

— Пьяна? — снова усмехнулась она. — Это всего второй бокал.

— Который, как и первый, вы не пьете. С ваших слов.

— Вы должны радоваться, — тонкие пальцы крутанула хрустальную ножку, — так я стану гораздо доступнее.

— Тогда давайте я закажу вам еще.

Ее губы дернулись, растягиваясь в первую за вечер улыбку, а лед в глазах совсем оттаял.

— Госпожа Люберецкая, — вдруг проскрипел сзади старческий голос, — не угодно ли вам поговорить?

Она вздрогнула и, глядя мне за спину, нахмурилась. Обернувшись, я обнаружил пузатого старичка, годившегося ей в дедушки, но никак не в любовники. Казалось, шагни он посильнее — и песок посыпется из штанин. Кавалер был из тех, от которых даже местные куколки, готовые на все, предпочитают шарахаться. А то мало ли, еще умрет в постели — столько волокиты. Тем не менее замутненный катарактой взгляд аж залазил ей под платье. Неужели настолько ослеп, что не заметил рядом меня?

— А вы не видите, — вмешался я, — что госпожа Люберецкая уже разговаривает?

Морщинистая голова медленно повернулась, мутные глаза пробежались по мне, остановились на моей печатке, и старик скривился, явно видя ее не впервые. А затем снова уставился на мою собеседницу.

— Но мне говорили, — настойчиво продолжил он, — что вы сегодня со мной поговорите,

Всем видом демонстрируя, как сильно она рвется с ним поговорить, Ника крепко сжала губы. Тонкие пальцы стиснули ножку бокала. Между изящными бровями пролегла глубокая складка. А мне ведь только удалось ее разговорить. Что ж тебе надо-то, дряхлый пень? Самому ничего не светит, так и мне все решил обломать?

— И кто же вам говорил? — поинтересовался я. — Госпожа Люберецкая?

— Мессир Павловский, — сухо отозвался старик, — думаю, это не ваше дело.

Это стало моим делом в тот миг, как ты влез в мой разговор. А если ты еще и знал, кто я, влазя, то это вдвойне мое дело.

— А я думаю, — заметил я, — что вам стоит оставить госпожу Люберецкую в покое.

— Госпожа Люберецкая, — тот с нажимом обратился к ней, — давайте отойдем!

Вот же прилипчивый старый черт. Не только слепой, но и глухой?

— Вы, похоже, не понимаете, — со встречным нажимом произнес я, — здесь вам не рады. Так что будьте любезны, отойдите вы. Не вынуждайте меня учить вас манерам.

Мутный взгляд снова замер на печатке на моей руке.

— Считаете, — проскрипел старик, — это кольцо дает вам право наглеть?