Кухонный бог и его жена

— Эй, сестра! Надеюсь, для меня каштанчик найдется? — этот голос словно пробудил меня от кошмара.

Подняв глаза, я увидела Хулань, катящую ко мне на велосипеде рикши. Можешь себе это представить? После этого страшного происшествия, после того как я сочла ее мертвой, она шутила! Я бросилась к ней со счастливыми слезами.

Она протянула руку:

— Быстро забирайся!

Я выбросила каштан и втиснулась на крохотное пассажирское сиденье.

Хулань стала крутить педали, всучив мне палку, которая оказалась ножкой стула или табурета.

— Если кто-нибудь попытается выкинуть нас отсюда — отбивайся! — крикнула она. — Ты должна будешь это сделать, поняла? Взять и ударить!

— Ударить, — повторила я.

Мое сердце колотилось в бешеном ритме. Я оглянулась по сторонам. И подняла палку на мужчину, ощупывавшего меня взглядом.

Только на подъезде к дому я догадалась спросить у нее, где она взяла этот велосипед.

— Какой страшный мир! — сказала она. — Только когда мы выскочили на бульвар, я смогла выдохнуть и хоть что-то увидеть. Вдруг передо мной оказался тот мужчина, который ограбил рикшу, стоявшего возле нас. Он ехал прямо в паре футов. Я даже не задумывалась: подбежала и столкнула его с сиденья, ударила изо всех сил. Когда он упал, я вскочила на велосипед и поехала за тобой. Я заметила твое зеленое пальто и поняла, что ты тоже меня ищешь. Но не успела я тебя позвать, как на меня кто-то набросился. Бах! Он размахивал палкой, готовясь меня сбить и забрать велосипед, так же, как это сделали я и мужчина до меня. Но я успела подготовиться. Когда он размахнулся, я выхватила у него палку и побила его самого.

И она взмахнула рукой. Один из пальцев, похоже, был сломан.

— Видишь каким страшным стал мир? — продолжила она. — Кажется, и я становлюсь такой же.

В тот день мы покинули Нанкин.

Так что, как видишь, мне везло в жизни. Мне так и не довелось испытать таонань, я только побывала в его преддверии.

Разумеется, я была так напугана, что, пока не стало слишком поздно, не вспомнила о телеграмме, отправленной Пинат, и о четырех сотнях юаней.

13. ДЫХАНИЕ НЕБЕС

Несколько лет назад Хелен пожаловалась на палец, и это навело меня на мысли о Нанкине.

— Помнишь, как ты украла велотакси в тот день, когда самолеты сбросили листовки? — спросила я.

Видишь ли, я ведь так и не поблагодарила ее за спасение моей жизни. Мы тогда так торопились, так хотели побыстрее оттуда уехать, что времени на вежливость у нас не было. Потом прошло целых пятьдесят лет, а я так и не сказала спасибо. Вот я наконец и собралась сделать это.

— Не помню ничего подобного, — рассмеялась Хелен. — И вообще, как ты можешь обвинять меня в том, что я что-то украла? Я никогда ничего подобного не вытворяла!

— Но тогда было военное время! Ты столкнула с сиденья мужчину и сломала себе палец. Тот самый, на котором у тебя сейчас артрит. А потом ты нашла меня и отвезла домой. Я была на шестом месяце беременности.

Но Хелен ничего этого не помнила. Про жизнь в Нанкине она помнит совсем немного, лишь то, что там попробовала утиные почки, которые больше не ела никогда в жизни, и что оставила там стол, с которым не хотела расставаться. И, разумеется, она помнит Бетти. Она считает, что Бетти была ее подругой.

Как это странно! Мы жили в одном месте в одно и то же время. Но для меня эти дни стали худшим воспоминанием жизни, и я сохранила их все. А для Хелен в этом не оказалось ничего, достойного запоминания, кроме утиных почек.

Почему, по-твоему, так происходит? Самые счастливые и самые горестные моменты моей жизни помню лишь я одна, больше никто. Какое одинокое чувство.

В общем, когда Хелен стала жаловаться на свой артрит, я пообещала, что сама закончу гнуть проволоку на венки. Только не сказала, что берусь за это, чтобы отблагодарить ее за спасение моей жизни тогда, в Нанкине. Она бы не поняла. Но я-то знала, что делаю.

А теперь я расскажу тебе, как нам удалось спастись бегством.

Мы могли взять только по чемодану на человека, не больше. И у нас был всего один час до отбытия из Нанкина. Вот так и вышло, что за час нам предстояло решить, что нам необходимо для выживания, что мы должны взять с собой. Времени, чтобы что-то продать, тоже не было. Весь город сходил с ума. Таонань. Меня терзал страх.

Но Вэнь Фу не знал, как меня утешить. Когда я стала рассказывать, что произошло на рыночной площади, он отмахнулся.

— У тебя что, глаз нет? — закричал мой муж. — Ты что, не видишь, что у меня есть дела поважнее, чем слушать о твоих покупках?

И он пошел разговаривать с мужчиной в грузовике. Он зажег сигарету, сделал две затяжки, потом посмотрел на часы и, бросив сигарету на землю, растоптал ее. Потом зажег новую. Так я поняла, что мой муж тоже боится.

Это Цзяго сказал нам с Хулань, что мы можем упаковать и взять с собой только по одному чемодану.

— А как же мой новый стол? — рыдала Хулань. — А стулья?