Кухонный бог и его жена

Мы обе рассмеялись, и Хулань примерила еще три разные пары. Но, надев на нос четвертую, затихла и не дала Данру стянуть и эту тоже. Она посмотрела вверх и вниз, сняла очки, потом надела снова, подошла к дверям и посмотрела на лавочки через дорогу.

— Я вижу чудесный шарф, — сказала она. — И бобы, которые надо купить.

Продавец был очень доволен. Он показал Хулань корзинку, в которой были нужные ей очки, и предложил ей выбрать. На некоторых красовалась золотистая оправа, а некоторые казались сделанными из дешевой жести. Потом я заметила, что у каких-то недоставало дужки или из-под стертой позолоты виднелся сероватый металл.

— Это же старые очки, — сказала я продавцу.

— Конечно, старые, — согласился он. — А где сейчас взять новые? Весь металл идет на военные нужды, а не на такие вещи.

Он повернулся к Хулань:

— Вот, мисс, эти особенно хороши, британские. А те, что сейчас на вас, подешевле. Признаюсь, они из Японии.

Это известие не обеспокоило Хулань и Данру, увлеченно перебиравших оправы. Но меня очень смущало, что в корзинках, возможно, лежат очки мертвецов.

Хулань выбрала очки с круглыми стеклами, без оправы, лишь с небольшим островком металла, удерживающим их на переносице, и золотистыми дужками. Я сказала, что в них она похожа на ученого, и ей это очень понравилось.

По пути домой она все время то снимала очки, то надевала снова.

— Ты это видишь? — спрашивала она меня.

— Корзина с красными перцами.

— А это? — Она указывала вниз по дороге.

— Мужчина продает каменный уголь.

— А за ним?

Она будто устраивала мне проверку зрения!

Так Хулань и рассматривала все на рынке, с очками и без. По дороге нам попался военный грузовик, возле него которого стояли солдаты. Данру смотрел на них во все глаза, и я задумалась о том, что он сейчас видит. Солдаты были совсем молодыми, еще мальчиками, только что призванными на службу, судя по тому, как на них висела форма. Многие из них выглядели гордыми и восторженными. Кто-то любовался своими новыми ботинками. Скоро этот грузовик отвезет их в места, о существовании которых они раньше не подозревали. Но сейчас в их лицах я видела детскую доверчивость, как у Данру.

Мужчина постарше прокричал приказ, и солдатики выпрямились и полезли в грузовик, чтобы встать там, в кузове, опираясь на деревянные поручни. Только тогда я увидела матерей, бабушек и сестер, плачущих и машущих им с другой стороны дороги. На них были тюрбаны и яркие юбки, самая нарядная одежда. Они спустились с гор, чтобы попрощаться. Кто-то из молодых солдат улыбался и радостно махал в ответ, но кто-то был напуган. У одного дрожали губы, которые он по-детски прикусил, пытаясь сдержать слезы.

Я смотрела на этого юношу, по сути, еще ребенка, и думала о том, куда он едет и что будет с ним дальше. Наверное, он и сам думал о том же.

— А это видишь? — снова спросила Хулань, указывая на корзину грибов, моих любимых. И вскоре я забыла о молодых солдатах.

В то утро Хулань стала большим экспертом по грибам. Теперь, когда она хорошо видела, она быстро обнаруживала все недостатки товара: примятые, перестоявшие или поломанные. К счастью, выбор был богатый, и все свежее. В Куньмине грибы круглый год росли в тенистых складках почвы возле холмов, окружающих город. Я выбрала несколько штук на длинных ножках и с крупными шляпками. Не помню, как они называются, но до сих пор помню их вкус. Если их посолить и обжарить в горячем масле, то они становятся такими нежными, такими легкими, что их можно есть целиком, и шляпку, и ножку, ничего не надо выбрасывать. В тот день на рынке мне их очень хотелось. Я собиралась приготовить их с острым перцем, который долго вымачивается в масле, пока не потемнеет. Я как раз думала об этом блюде и уже тянулась к банке с перцами, как раздался вой сирен и заговорили репродукторы:

— Пип! Пип! Пип! Внимание! Внимание!

Эти звуки повторялись снова и снова. Люди отреагировали на них так же, как в Нанкине, когда японцы сбросили листовки. Я схватила Данру и выронила все остальное: и грибы, и перцы. Люди вокруг нас тоже бросали пожитки на землю и с криками разбегались в разные стороны, к городским воротам. Именно это советовали делать голоса из репродукторов:

— Бегите к ближайшим городским воротам, и прочь от города!

— Ближайшие! А где ближайшие? — кричали люди.

Хулань поправила очки.

— Сюда! — крикнула она, указывая на юг.

— Нет, сюда ближе, — прокричала я в ответ, показывая на север.

— Некогда спорить!

— Поэтому я и говорю, что надо бежать на север. Если поторопимся, то успеем.

И я бросилась к северным воротам, больше не тратя времени. Через пару минут я увидела, что Хулань бежит рядом со мной. Когда появились японские самолеты, мы все еще бежали. В небе появились и бомбардировщики, и истребители, мы видели, как они подлетают, и знали, что они оттуда, с неба, тоже видят нас. Видят даже, как нам страшно. Они могли решать, какой город бомбить, каких людей расстреливать.

Я видела, как они приближаются. И если бы не берегла дыхание для бега, то непременно сказала бы Хулань:

— Видишь, они прилетели с востока, как я и говорила!