Кухонный бог и его жена

Но в то же время мы понимали, что всё это слова, уже не раз сказанные и повторенные. Поэтому спустя какое-то время мы стали вспоминать родные деревеньки и разные истории, связанные с ними. Беседа стала непринужденной. А потом мы запели.

По очереди мы вспоминали бесхитростные песни, которые наши односельчане затягивали на праздниках, уже подвыпив. Один из пилотов умел петь очень высоким, как у женщины, голосом, и мы все вместе спели глупенькую любовную песенку. Потом рассмеялись и повторили: «Десять тысяч облаков, тысяча птиц и сотня слез, мои два глаза смотрят на небо, но видят только тебя, мои два глаза…»

Внезапно мы услышали тяжелые шаги: кто-то спускался по лестнице. Затем раздался грохот: что-то упало на пол. Я вскочила с кресла и увидела Вэнь Фу. Его голова все еще была перебинтована. Он опирался о палку, его бледное лицо покрывал пот, и он напоминал привидение. Поверх пижамы он надел форменную летную куртку.

— Ты еще слишком слаб, чтобы вставать! — закричала я и бросилась к нему, чтобы уложить в кровать. Цзяго и пилоты тоже собрались подняться в нашу спальню.

Но Вэнь Фу взмахнул палкой.

— Как ты можешь петь такое? — прорычал он. — Я — больной мужчина, а ты — здоровая женщина. Я — герой, а ты — шлюха! Твои два глаза смотрят на других мужчин!

Я не понимала, о чем он говорит.

— Это просто дурной сон, — попыталась я его успокоить. — И ты еще болтаешь спросонья. Вернись в постель.

— Лгунья! — орал он. Добравшись до нас, он палкой скинул всю оставшуюся на столе еду на пол. — Ты провинилась! На колени! Склони голову и моли меня о прощении. На колени! — И он со всего маху ударил палкой по столу.

Зрячий глаз был вытаращен, как у пьяного. Я вглядывалась в его лицо, искаженное уродливой гримасой, и недоумевала: как я могла выйти замуж за такого человека? Как я могла это допустить?

Должно быть, Вэнь Фу увидел мои мысли своим слепым глазом, потому что именно в этот миг протянул руку и ударил меня. С размаху влепил мне пощечину на глазах у гостей. Я вскрикнула, хотя боли и не чувствовала. Казалось, щеку жжет от стыда. Все молча смотрели на нас, никто не двигался с места.

— На колени! — заорал он и стал заносить надо мной свою палку.

И вот тогда Хулань толкнула меня в плечо.

— Встань на колени, встань! — закричала она, и я, сама не замечая, послушалась. — Послушай его, попроси прощения. Трудно тебе, что ли?

Я хорошо помню этот момент: ни все эти мужчины, ни Хулань, никто не попытался остановить Вэнь Фу. Они молча смотрели, как я лежу, прижавшись к полу головой. Они не вымолвили ни слова, когда муж велел мне произнести: «Прости, я не права, ты прав. Пожалуйста, прости меня». Никто не запротестовал и не сказал: «Хватит!», когда он заставлял меня молить о прощении снова и снова.

И пока я кланялась и умоляла, плакала и билась головой о пол, я думала: «Почему мне никто не поможет? Почему они стоят тут так, словно я действительно провинилась?»

Сегодня я не виню Хелен в тогдашнем молчании. Она была напугана, как и остальные. Но я никак не могу этого забыть. Их поведение было неправильным, даже опасным, — оно дало Вэнь Фу власть, позволило ему чувствовать себя сильным.

Если бы я напомнила сегодня об этом случае Хелен, она не поняла бы, о чем я говорю. Как с тем отрезом персиковой ткани. Недавно мы были в Доме тканей, и я сказала:

— Ой, смотри, вот эта похожа на ту, что я подарила тебе в Китае!

— Какую? — спросила она.

— Отрез! Персиковый, с красными цветами. Я тебе дала его за то, что ты попросила Цзяго не сажать Вэнь Фу в тюрьму. Ну, помнишь, за то, что он сделал, убил девушку в том джипе? Ты взяла ткань и сшила летнее платье. И в день, когда кончилась война, была и счастлива, и сердита, потому что порвала то самое платье, прыгая от радости. Помнишь? — Ах, та ткань! — вспомнила она наконец. — Только ты мне ее не дарила. Я купила ее сама, когда пошла в старую часть города, до того как ее разрушили. Выторговала ее у девушки, стоявшей за столом. Да, правильно. Помню. Она дорого за нее просила, но я сбила цену.

Вот как мне спорить с памятью Хелен? Ее правда живет в крошечном мозгу, и там она хранит только хорошее, которое хочет помнить.

Иногда я ей завидую. А еще — жалею, что отдала ей тот отрез.

15. БЛОХА НА ГОЛОВЕ ТИГРА

Однажды твой отец читал проповедь, которая называлась «Если Иисус прощает, почему не можете вы?». Мне она очень понравилась, потому что позволила ощутить мир в душе, отпустить гнев.

Помнится, в тот же день на меня накричал итальянец, владелец магазина хозтоваров. Я хотела вернуть деньги за лампочку, которую он продал мне уже сгоревшей. Он делал вид, что не понимает. Мол, у меня слишком плохой английский, а значит, и денег мне отдавать не надо.

Я разозлилась, но потом сказала себе: надо прощать. Я думала о словах твоего отца и призывала слезы Иисуса, пролитые им на кресте, омыть мой гнев.

И ведь сработало! Я перестала злиться.

И попыталась объяснить этому продавцу, как вкручивала лампочку в патрон, но он сразу меня перебил:

— Ты ее купила, ты и испортила.