Кудеяров стан

Под её руководством северяне прорубили узкую, метра в два глубиной галерею в некрепком мергеле городищенского склона. Галерея эта начиналась у западного края площадки и заканчивалась ямой в нескольких метрах от источника. К яме сверху вели вырубленные в мергеле ступени. По щелям в камнях родниковая вода наполнила новый колодец. Потом на глубине около полуметра от поверхности склона всю галерею покрыли толстыми дубовыми плахами, сверху засыпали мергелевой щебенкой, землей, сухими листьями, тщательно уничтожили все следы работы, замаскировали сооружение, тяжелой плитой темного фосфорита покрыли узкий выход из галереи.

Теперь никто чужой не мог узнать о существовании тайника, который в случае осады спасет городище от самого беспощадного врага — от жажды.

Следы тайника до наших дней сохранились. Вон они чуть заметной лентой идут к источнику. Помните: дедушка говорил, что это подземный ход. Он почти не ошибся.

Вы не забыли, конечно, что каждый житель городища был членом одной из вервей. Заряна же, как и Полян, ни к одной верви не принадлежала. А вы не думайте, что жители городища всегда между собой жили как мирные голубки. Нет, конечно. Между вервями бывали ссоры-распри. И нередко старейшины, как прежде к Поляну, обращались к его дочери-ученице: «Рассуди. Как скажет, как велит дух Поляна?»

И удивительно ли? Ведь только она одна на городище могла в таких спорах быть совсем, совсем беспристрастной. Всему городищу своя и всем вервям чужая.

Пришло время — опять собрались в дальний путь славяне. Поднялись, ополчились со всех окрестных селений. День и ночь стучали молотки в Поляковой кузне. Ковали мечи, наконечники стрел и копий.

И не зарос ещё травой курган Поляков — ушло войско северянское, ушел и Горша, унося на груди слезы Зарянины, а в груди — беспокойное её сердце. На далекий богатый юг устремились северянские воины. Опять к Причерноморью, за славой, за добычей.

А на третьи сутки, уже в сумерки, горестно, тревожно закричала с высокой стены дозорная девушка-вековуха: «Огни на курганах! Пламя! Люди, сполох! Сполох!»

Да, загорелись огни на сторожевых курганах, что цепочкой тянулись по высокому безлесному водоразделу. Зловещие сигнальные огни.

Ближний из курганов был всего в четырех-пяти километрах от городища, и вершина его с высоким навесом на четырех длинных столбах хорошо видна была со старой стены.

«Идет враг! Сполох! К оружию, к отпору!»

Заплакали дети. Не одно сжалось в тревоге беспокойное материнское сердце. Жители поспешили в городище. На селище суматоха: женщины спешно собирают нехитрое имущество, тащат запасы пищи; девушки, хоть страхом ширятся голубые глаза, хоть тревожно колотится сердце в груди, торопливо свертывают незатейливые холщовые наряды, поспешно суют за ворот незамысловатые украшения — бронзовые браслеты, кольца, заветные бусы.

Матери, сгибаясь под тяжестью узлов с имуществом, бегут по узкому мосту в городище, несут на руках, тащат за руки испуганных детей. «Сполох! Враг идет!»

Пастухи погнали в дальние лесные чащи лошадей, коров, овец. Другие загнали на городище свиней — этих скоро не угонишь в леса, не упрячешь от врага в чащобе.

Вот к селищу прискакали два конных воина. Без седел, с длинными копьями, с тугими луками и полными оперенных стрел колчанами. Это дозорные с ближнего сторожевого кургана. Увидев пламя на среднем кургане, они спешно подожгли просмоленный сухой хворост на своем помосте и теперь поспешили к родному городищу. «Скорее! Скорее!»

Ещё громче заплакали дети, быстрее, суматошнее забегали женщины, торопясь в последние минуты унести с обреченного селища в городище что ещё возможно. Близко враг. Припади ухом к земле — и услышишь дробный топот многих сотен копыт.

Вспыхнули скирды соломы перед рвом — северяне сами их подожгли, чтобы не оставить врагу укрытие возле самого городища.

Вот снова показались двое конных — дозорные со среднего кургана, что в восьми километрах от городища. Рысью въехали они в приотворенные ещё ворота, и сразу северяне втянули мостик, захлопнули и надежными засовами заперли бревенчатые створки тяжелых ворот.

Прошло ещё несколько минут, и враг показался у самого рва. Захрипели кони, засверкали в багровом зареве пылающих стогов наконечники копий, заиграло пламя на медных и стальных шлемах, осветило длинные червонные щиты, бородатые смелые лица.

Грозный враг подошел к лесному славянскому городищу — славяне. Да, славяне. Обложило северянское гнездо закаленное в бранном труде войско приднепровское, полянское.

Бывало такое, не раз бывало на горе всей русской славянской земле, что шли поляне на северян, шли кривичи на древлян… Не было ещё в те неспокойные века прочного единства славянского, прочного мира между ними.

Всадники заполнили селище, соскочили с коней, обыскали небогатые жилища. Ничего нет ценного, только одну нашли круглую глубокую яму, вырубленную в мягком мергеле.

Была яма аккуратно выложена берестой и почти до верху наполнена пшеницей. Зерно, запасенное на зиму, пошло на щедрый корм утомленным вражьим коням.