Люди, составлявшие донскую ватагу, главным образом были холопы опальных бояр и их крестьяне, затем беглые и лишившиеся поместьев служилые, а к ним присоединились еще забубенные бродяги, которым с юности было противно всякое порядочное, законное дело, омерзело жить посреди мира и связывать себя его тяготами. То были любители простора, вольности и так называемого воровства, то есть всего того, что осуждается и преследуется законом: порок и злодеяния стали, так сказать, их природою. Люди боярские, наполнявшие дворни бояр и знатных людей, и крестьяне, несмотря на видимое подобие, разнились между собою по своим нравам. Первые, как холопы, составляли такой класс, для которого неизбежным казалось всегда служить кому бы то ни было, быть в неволе у кого бы то ни было. Гнев царский, постигший их господ, освобождал их от холопства, они сами собою делались свободными; но свобода была им несвойственна, как рыбе воздух без воды: обыкновенно в Московской Руси освобожденный холоп делался снова холопом другого господина. В их положении никто не хотел брать их в холопы, потому что судьба связывала их в прошедшем с опальными; в людском обществе им было небезопасно: достаточно было на такого холопа кому-нибудь донести, что он хвалил своего бывшего опального господина или пожалел о нем, и холопу была беда; это тревожное положение, лишая таких холопей средств устроиться в людском обществе, увлекало их в разбойническую шайку. Но качества, приобретенные ими в холопьем быту, не оставляли их и в разбойничьем. Кудеяр, начальствуя над ватагою, не нося звания атамана, назывался хозяином и исполнял то, что обыкновенно составляло признак господина дворни: платил жалованье, распоряжался продовольствием: он был первым, важнейшим лицом в ватаге; и поэтому стал полным господином над теми, которые прежде были холопами и не понимали никаких других отношений зависимости, кроме рабского повиновения тому, от кого получали жалованье. По понятиям своего времени, они и относились к нему как вообще к такому, которому давали на себя кабалу. На их постоянство, верность и честность не могли полагаться и прежние господа – Кудеяр еще менее. При малейшем противном ветре, подувшем на их господина, при первом лакомом обещании, данном сильною стороною во вред господину, они способны были предать и продать его. Таково достоинство холопа. Крестьяне были люди иного склада, чем холопы, но так же, как холопы, не могли составлять для Кудеяра надежного оплота. Крестьяне, прежде находясь в своих дворах, не были, подобно холопам, челядью без определенного призвания, обязанною исполнять ту либо другую прихоть господина, их кормившего и одевавшего. Крестьяне были тружениками, в поте лица добывавшими хлеб свой с полученной по договору земли от ее владельца. Горькая судьба разорения постигла их случайно, оттого только, что им пришлось жить на земле того боярина, которого постигла царская опала. В них не было тех пороков, которые присущи были дворне. Земледельческий труд облагораживает человека, и, как бы ни было порочно какое-либо общество, те, которые занимаются исключительно земледелием, будут сравнительно лучшими и честнейшими людьми в этом обществе до тех пор, пока не перестанут быть земледельцами. После того как царь, без всякой вины со стороны этих крестьян, приказал сжечь их дома, истребить скудное их имущество и самих разогнать на все четыре стороны, осуждая их на голодную смерть, им приходилось каким-нибудь иным способом поддерживать свое существование, и они пошли в разбой из-за куска хлеба. Других средств им не представлялось. Но пока они не привыкли к новому образу жизни и не вошли еще во вкус к злодействам, они всегда готовы были покинуть разбойное дело, лишь бы представилась возможность заняться прежними средствами добывания хлеба. Стоило им сказать: вот вам земля, вот вам соха, борона, серп – и они оставят Кудеяра на произвол судьбы! Служилые люди, ушедшие от службы, были разных свойств. Одни убежали от опасностей войны, следовательно, от трусости; многие из их братии уходили в степи и там селились со своими людьми; в разбой шли такие из них, которым нечем было подняться и вообще не представлялось удобств к переселению. На них нельзя было слишком полагаться Кудеяру; трусость, загнавшая их в разбой, взяла над ними верх и здесь, как в государевой службе. Такие были отважны только тогда, когда приходилось расправляться с безоружными и слабейшими, но при встрече с очевидною опасностью храбрости у них не хватало. Другие, как передавшиеся Кудеяру рыльчане, увлеклись минутною надеждою на выигрыш дела, на удачу предприятия. Эти люди при неудаче тотчас бы поддались увещаниям противной стороны, если б она посулила им прощение их вины. Наконец, тут были служилые, которых судьба походила до известной степени на судьбу Кудеяра: то были те, которых царь лишил поместьев, не принявши самих их в опричнину, или подверг опале их родных – эти сердечнее относились к делу, предпринятому Кудеяром; но их было меньшинство.