Кудеяр со своими товарищами отправился в церковь. Князь Вяземский, в звании параклисиарха, зажигал и тушил свечи, клал угли в кадило, а царь очень медленно читал шестипсалмие и кафизмы. После первого часа все ушли в келью, но скоро потом заблаговестили к часам и к обедне. Царь всю литургию стоял, поднимая глаза к небу и испуская громкие вздохи, на ектениях за каждым «Господи помилуй» бил земные поклоны, но во время херувимской Малюта Скуратов подходил к царю, и царь, с выражением злобы на лице, отдавал ему какие-то приказания: впоследствии Кудеяр узнал, что это были распоряжения о назначенных в этот день казнях.
По окончании литургии все пошли в трапезу, и, когда любимцы сидели и молча ели, царь с возвышения читал им житие преподобного отца, которого память приходилась на этот день и который отличался большим постничеством, а между тем за столом было множество кушаньев и все напивались вдоволь. После обеда, выйдя из-за стола, все подошли к другому столу, пили из одной серебряной чаши, так называемой чаши Богородицы, и пели «Достойно есть». По выходе из трапезы Кудеяр с Зуевым отправились в свою келью, как вдруг раздался трубный звук.
– Это значит, – сказал Зуев со вздохом, – приспел час суда и кары.
Служитель позвал Кудеяра к царю…
Кудеяр по приказанию царя отправился в длинное каменное строение, входившее в землю. Там, в огромном длинном покое, освещенном в верхней части одной стены маленькими окнами с железным переплетом, Кудеяр увидел огромные сковороды, в рост человеческий, орудия вроде кошачьих когтей, привязанных к ремням, пилы, большие иглы и гвозди, какую-то сбитую из досок стенку, усеянную гвоздиками острием кверху. В углу топилась огромная печь. Пол был весь измазан кровью. Посредине залы стоял трон. Царь с сыном сидели на лавке, прямо против трона; за ними стояла молчаливая толпа любимцев.
Из противоположной двери вывели старика высокого роста, лысого, с клинообразною седою бородою, бледного, изможденного; его голубые глаза смотрели прямо и бодро; на лице было выражение выстраданной решимости и равнодушия к ожидаемой участи. Сзади его шла старуха в черном летнике, с глазами, обращенными к небу; в них не видно было слез; она встала на колени, сложила накрест руки и шептала молитвы.
Царь, обратившись к старику, сказал:
– Конюший Иван Петрович[32]! Ведомо нам учинилось, что ты, забыв Господа Бога и наше превеликое к тебе жалованье, вместе с единомышленниками своими, призвав на помощь недругов наших, Жигимонта-Августа, короля польского, и Девлет-Гирея, хана крымского, хотел нас, прирожденного государя, свергнуть с прародительского престола и погубить со всем нашим царским семенем, а сам думал сесть в Москве на царстве. Завиден показался тебе наш престол, захотелось тебе посидеть на нем. Ныне мы, по нашей царской милости, сделаем тебе угодное, посадим тебя на престол. Наденьте на него царский наряд.
Старик ничего не говорил и не противился, когда на него одевали царское облачение.
– Садись, – сказал царь, – бери в одну руку державу, в другую скипетр.
Старик повиновался.
Иван Васильевич поклонился ему до земли и сказал:
– Здравствуй, царь и великий князь всея Руси. Посмотрите на него: правда, хорош! Что же ты сидишь, словно на образе написанный? Поверни головою вправо, влево, поведи бровями грозно, достойно… Ну, я тебя посадил на престол, я тебя и свергну с престола.
С этими словами царь ударил его кинжалом в грудь. Старик упал, заливаясь кровью. Опричники бросились на полумертвого, кололи, топтали ногами, потом поволокли труп к растворенным дверям, за которыми виднелась стая собак, на привязи у псарей. Собакам умышленно перед тем долго не давали есть, и они от голода выли.
– Псам его на съедение, – сказал царь.
Опричники выбросили труп; собаки накинулись на него и двери затворились.
Старуха во все продолжение этой сцены не пошевелила головою, продолжала держать глаза обращенными кверху и шептала молитву.
– А вот и царица его, – сказал царь, – Кудеяр, задуши своей железной рукой эту царицу всей Руси.
Старуха не изменилась в лице, продолжала смотреть кверху и шептала молитву.
Услышав повеление, Кудеяр сначала от ужаса отшатнулся, но в голове у него пробежало такое рассуждение: если он не погубит старухи, другой погубит ее, царь не спустит ему, и он не увидит своей Насти. Он бросился на старуху, сдавил ей горло, и она мгновенно лишилась жизни.
– Молодец! – сказал царь.
– Молодец! – повторили любимцы.
Ввели высокого человека с клочковатой бородкой, средних лет. Подле него шла женщина с растерянным выражением лица и парень лет семнадцати.
– Батюшка-царь, смилуйся, – говорил введенный, – ей-же-Богу не лгу, оговорили меня напрасно… никогда ничего не брал. Государь, земной Бог, помилуй, – и кланялся в землю.
– Царь-государь, помилуй! – вопила женщина и била поклоны.
За нею парень молча кланялся.
Царь сказал: