Куб

А сейшн после этого пошёл совсем иначе: оживлённые дружеские беседы, задорный смех, в общем, совершенно другое дело. Мы трое чувствовали, что Паша Е. сбит с толку, как бы озадачен. И решили без обиняков объяснить ему всю ситуацию. Родители в это время уже отправились в гости к бабушке, и мы могли вести разговор, не опасаясь лишних ушей. Паша и Костя отнёслись к нашей исповеди спокойно, без напрасных страстей и резонёрства. Позадавали всякие вопросы (просто из любознательности). С интересом поглядели на сидящие перед ними живые воплощения чего-то тёмного, чужого и непонятного. Словно смотрели и не верили, что в нас троих, со школьной скамьи им знакомых мальчиков, вселился пресловутый злой дух, о котором они только слышали или смотрели по телевизору. Опыт непередаваем. Что им были наши признания? Они не могли их должным образом осознать. Мы сами-то тогда ещё не осознавали, что же такое с нами произошло.

Но несмотря на всю его бессмысленность, этот разговор был тогда необходим: витавшее в воздухе напряжение, разделение компании на белую и чёрную кость сгинуло. Мы пили и болтали до самого рассвета. Паше с Костей приходилось пить водку "за себя и за тех парней" и они оба порядком нажрались. Паша проблевался и потрухал домой часа в два ночи, Костя же остался и уже под утро пьяным матерным фальцетом вещал что-то ужасно бессмысленное про Толстого и Достоевского. Часам к пяти утра я почувствовал, что меня клонит ко сну. Это было лишним доказательством того, что не тот был винтец, не тот.

Я отправился почивать, а А. с Олегом долго ещё сидели у меня в подъезде на лестнице, курили и вели не слишком праздничный разговор. А. оказался первым из нас, кто открыто заявил о том, что всё то, чем мы активно занимаемся последний месяц, называется наркоманией, он заявил Олегу, что ни один из них двоих уже не способен отказаться от очередной дозы, и налицо наличие зависимости. Что тут скажешь... А., будучи из всех нас троих человеком наиболее наркологически образованным и способным к критическому объективному взгляду на вещи, очень скоро понял, в кого мы превратились. Да вот только это понимание ничуть не помогло ему тогда стать трезвым.

Проснувшись на следующий день, я опасливо рассматривал в постели свою дырку на руке от вчерашнего укола. Трогательные детские страхи....

Куда уходит детство? Оно постепенно и безвозвратно тонет в мутном болоте взрослых будней, тонет в машинальном каждодневном прагматизме, в боязливой наглости неизбежно грязной и беспощадной взрослой жизни. Люди никогда не замечают, как тихо и безропотно идёт ко дну их детство, а замечая, часто даже радуются этому, недалёкие. А вот моё детство скончалось скоропостижно, в один день. И я помню этот день. Я помню даже дату: 17 апреля 1998 года.

Под ногами хлюпала слякоть, похожая на смешанное с жидкими помоями картофельное пюре. Московский просоленный снег разлагался на мусор и воду под лучами уже вполне по-весеннему боеспособного дневного светила. Было уже не холодно - я расстегнул "пилот" и подставил своё законсервированное на зиму тело первым тёплым ветрам.

Это была третья моя по счёту мутка. Нам нужен был фосфор. Всё остальное уже было куплено, но пока что лежало мучительным мёртвым грузом в ожидании последнего недостающего реактива. Процесс подготовки к варке - это всегда шарада, головоломка под кодовым названием "собери все элементы воедино".

Мы с Олегом сами были виноваты в том, что ситуация сложилась так неблагоприятно: приехав на рынок и купив кислоту, щёлочь и йод у одного почтенного седоусого мужичка-рыбачка, фосфором не располагавшего, мы, по его мудному совету, стали тупо дожидаться появления какого-то мифического барыги, в то время как рядом, у нас под носом стояла тётя и торговала всей химией, в т.ч. и фосфором. К тому времени когда мы к ней подкатили, фосфор у неё уже закончился. Мы остались в дураках. Пришлось отказаться от обычной схемы варки (с Сергеем в главной роли) и прибегнуть к запасному, аварийному варианту, ещё не разу нами до этого не опробованному. А именно - связаться со старой винтовой системой у нас в районе через Яну.