Кто в теремочке умрет?

— Попрошу не хамить! — очнулась Яна.

— Я не хотел вас обидеть. Я имею в виду, ну… не шестнадцать же вам лет.

— Не шестнадцать, — согласилась Яна, поправляя челку, — я чувствую себя на восемнадцать.

Доктор вздохнул и продолжил работу.

— Вы успели побывать в двух автокатастрофах, упасть с лошади, быть искусанной собаками, не много ли для одной женщины?

— Вы так говорите, словно я испытываю от этого радость… не забывайте, это мои ребра и кости страдают, — обиженно произнесла она.

— Не пора ли вам угомониться?

— Обстоятельства против меня, — вздохнула она, думая о том, что ей придется теперь носить длинные юбки, брюки и кофты с длинными рукавами. — Как вы думаете, доктор, могу я остаться здесь, в санатории, или его хозяйка на меня сердится?

— За что?

— Я обещала ей не встречаться с князем, а сама все эти дни висела у него на хвосте.

— Я думаю, что Нонна с удовольствием примет вас обратно, она великодушная женщина. К тому же оттого, что вы висели у Карла Штольберга на хвосте, вы тем самым отвели от него смертельную опасность. Вы уже знаете, что под трибуной, где он должен был выступать, кто-то заложил взрывное устройство с часовым механизмом?

— Да, мне уже рассказали об этом, — мрачно ответила Яна, — мы с телохранителем задержали Карла, иначе он бы со своей пунктуальностью точно бы оказался на трибуне в положенное время… Так я могу остаться здесь? — снова спросила Яна.

— Я, как главный врач санатория, сейчас распоряжусь об этом, — сказал Милан и вышел из процедурного кабинета.

Яна грустно вздохнула, наконец-то ее покинул весь боевой пыл. Яну проводили в ту же комнату, где ее поселили и в первый раз. Из обстановки тут ничего не изменилось.

«Я никчемная дурочка… приложила столько усилий, чтобы обосноваться здесь или в замке, с полной уверенностью, что я смогу помочь другу, а только и сделала, что наняла этого чудаковатого телохранителя. Кто же желает смерти Карлу? Даже Анфису с ее мамашей, которые мне несимпатичны по определенным причинам, я не могу представить себе в облике убийц».

— С возвращением, Яночка, — заглянула к ней в комнату как всегда ярко накрашенная и добродушно настроенная Марьяна. — Я думала, что вы вняли моим доводам, и я больше вас здесь не увижу. Я порадовалась за вас. Правда, ваш уход из санатория нельзя было назвать тихим, так вы разворотили с этим ненормальным парнем весь пищеблок, — рассмеялась она, — но за то, что вы спасли Карла Штольберга, большое вам спасибо.

— Еще бы… — скривила губы в усмешке Яна и подняла потускневший взгляд на собеседницу: — Сейчас он не пострадал, но в любой момент может случиться непоправимое. Вам не удалось ничего узнать?

— Мне? — удивилась Марьяна. — Что я должна была узнавать?

— Можете больше не притворяться, Элеонора Мария Штольберг, — Яна впервые назвала княгиню полным именем, — я вообще не понимаю, как вы могли пойти на такое безумие, не посоветовавшись со мной хотя бы…

Марьяна изменилась в лице, казалось, что еще секунда — и с ее лица начнет отваливаться грим, наложенный щедро, словно орудовали шпателем или мастерком.

— Как ты?.. Что за бред? Что ты?.. — лепетала она, не замечая, что перешла с Яной на «ты».

— Да ладно, — махнула рукой Яна, — вы что, держите меня за идиотку? Вы можете обмануть Анфису, ее мамашу, еще сотню, как говорится, ни в чем не повинных людей, но не меня.

— Как давно ты знаешь? — с изумлением в глазах спросила Элеонора Мария.

— Да, фактически, сразу! Я не стала разоблачать вас, потому что у вас на такое безумие были очень веские причины. Во-первых, я бы никогда не поверила, что сердце Штольберга-старшего выдержало бы такую потерю. Ох, и артист же он! Его роль тронувшегося с горя мужа тянет на премию «Оскар»! Во-вторых, я хорошо чувствую Карла на каких-то только нам известных волнах. Слишком он был собран, элегантен и надушен на ваших похоронах, я не увидела горя в его глазах, он, как актер, никудышный. Я не верю, что после вашей смерти он устроил бы охоту, пусть даже с благотворительной целью. Не хватало только бала-маскарада! Карл ведь очень любит вас… как родную мать. В-третьих, как-то нелепо все это звучало, я говорила с вами по телефону вечером, и в тот же вечер вы умерли, это как-то неестественно, в любом случае, я не хотела в это верить. В-четвертых, я знала, что Марьяна — это вы, — наконец выдала Яна.

— Как знала?

— Я знала только одного человека в своей жизни, который расставлял на туалетном столике духи, баночки с кремом, различные тюбики в шахматном порядке. Точнее, я такое видела два раза в жизни: у княгини Элеоноры Марии Штольберг и у пациентки этого санатория Марьяны.

— Черт! — выругалась Марьяна и сняла парик.

— Кстати, с косметикой вы тоже переборщили, такой грим становится подозрительным, — добавила Яна и, наклоняясь к ее уху, прошептала: — Но самым убедительным доказательством вашей жизни является не это…

— А что? — вторила ей Элеонора Мария, стирая грим салфетками.