Кто соблазнит малых сих...

Мы. Никто другой. Программисты и железячники вели проект к провалу, скованные изначальной постановкой задачи. Машинный разум упорно отказывался создавать правдивую ложь и превращать её в текст, которому хотелось безоговорочно доверять. Мы с Ольгой придумали решение, которое обрекло затею на успех.

Сложно теперь понять, кого из нас коснулось это роковое просветление -- в нашей прокуренной комнатушке, некогда бывшей вместилищем звукозаписывающей студии, с плакатом, на котором рушились и никак не могли упасть пылающие башни Торгового Центра, наклеенным поверх пожелтевших перфорированных панелей.

Весь мир словно хотел умереть в толчее необъявленных войн по обе стороны реальности. Деньги питали проект и отделяли нас от общего безумия, смешавшего и разделившего заново нации. Страна исторгла Сибирь, под радостные вопли рванувших на свою замьорзлую вольготу, чтобы стать льдистой Африкой, растеряв по дороге трёх погибших на каждого пережившего освобождение. Страна пожрала то, до чего смогла дотянуться. Причудливо тасовалась колода, неумолимо сбрасывая в отбой всё, что не зашло в новую масть.

Нас пронесло над этой проигрышной партией -- проект закрылся лишь с первыми проблесками прекрасного нового мира. Кем бы ни был наш анонимный заказчик, неизбежная в конце смутных времён зачистка подхватила его своими стальными челюстями и, по всей видимости, унесла в преисподнюю, мотая кровоточащей плотью о казённую зелень застенков.

Правила опять поменялись. Грядущие победы требовали добротных учителей -- Ольгу пригласили преподавать в столичный университет. Меня не пригласили никуда, но генераторы бравурных новостей нуждались в человеческом присмотре, и мой опыт тоже оказался уместным.

Мир оживал. Над придорожными канавами, поглотившими тех, кто привык к простой правде спусковой скобы, всходили полевые цветы. Мир снова привыкал быть целым, оптика ложилась в землю, когерентный свет, освобождённый от военной присяги, всё чаще нёс добрые вести и всё реже наводил на цель холодную машинную злобу.

Нам, выжившим, чертовски нравилось быть живыми.

Рыжий вихрастый пацан сорвался с крепостной стены, упал разноцветие осенней листвы -- и спустя мгновение, смахнув предательскую слезу, присоединился к своему упоённому воинству, не знающему ни боли, ни страха смерти. Бессмертная рать брала штурмом ясные небеса, цепляясь тонкими пальцами за прожилки в композитной имитации древнего камня.

-- С тобой всё так же хорошо молчать,-- сказала Ольга, напоминая о том, что сегодняшний день всё ещё стоит за левым плечом, лукавый и хмельной,-- словно ты и не изменился.

-- Мы все изменились,-- хмуро сказал я.

-- Может быть. Но с тобой всё равно спокойно. Я боялась этого дня, знаешь ли, я боялась, что кто-то придёт и скажет, что Эквиска жива, но вот приходишь ты, и говоришь, и я почему-то верю, что мы всё сделаем правильно.

-- Конечно,-- соврал я, и во мне всё колотилось и детвора исполняла вокальное соло под синкопы моего сердца.

Я не знал, что мы можем сделать правильно, после того, что мы сделали. Остаток беседы оказался скомкан, и мы оба это чувствовали. Я пообещал звонить, она пообещала не забывать. Мы лгали и нам было страшно -- нас объединяла мертвенная тайна посреди этого живого мира.

Мать обсуждала с призраком из машины какого-то дальнего родственника. Отец, обращённый в неутомимого цифрового джина отвечал, и отвечал, и отвечал -- совсем как настоящий, но лучше.

У него теперь всегда находилось время поговорить о мелочах.

Если вдруг, на секунду, поверить в то, что у нас есть бессмертная душа, то что есть в ней? Какой неизбывный токен хранит она, неподвластная хвостатым демонам нейролептиков и мизерикордам орбитокластов. Призраки в виртуальных доспехах Метцингера, гальванизированные меметическими вирусами -- плоть от плоти тварного мира, что, кроме них могло сохраниться?

Эквиска дрейфовала в забытьи, на приостановленных облачных сущностях, и так и сгинула бы, но одна из криптовалют в её диверсифицированной корзине выстрелила и то, что лежало парой оболов на глазах, внезапно стало богатством Креза.

Она ожила.

В её программных недрах щёлкнули простые директивы. Протоколы электронной почты, древние как ожидание ядерной войны, сработали и понесли сообщения по сотням заложенных адресов. Большинство из них, ныне мёртвые, не отозвались.

Часть отозвалась. Эквиска не разбирала сути ответа. Она разослала по живым адресам предложение, от которого сложно было отказаться.

Кто-то взял деньги и забыл о странном письме.

Но мир, увы, полон честных людей, не способных отличить добро от зла. И холодная воля программного кода облачилась в плоть безразличных исполнителей.

Эквиска строила простые требования, которым были нужны разумные интерпретаторы и контролёры -- и люди нанимали других людей, обманывали других людей и вовлекали их в заданный десятилетие назад порочный круг.