Кто рано встаёт, тот рано умрёт

Я согласно киваю. Подумаешь. Напугал осла морковкой.

– Значит, посмотрю те, что уже можно.

Бахман нерешительно глядит на меня, но тут же соглашается.

– Ну, хорошо. Идите за мной.

Проходим тёмным коридором до винтовой лестницы, спускаемся на первый этаж. Несколько шагов и мы в большом зале западного крыла. Маэстро протягивает руку к электрическому выключателю, чтобы зажечь свет, но я поспешно останавливаю его. У меня состояние дежавю. Я второй раз пытаюсь посмотреть чёртову выставку, и второй раз натыкаюсь на неожиданное препятствие. Ну, что за непруха такая! На этот раз меня выводит из равновесия какой-то тип, который, судя по всему, яростно мастурбирует во мраке, бесконечно повторяя: «Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!..» Тип стоит на коленях перед небольшой картиной, прислоненной к стене, задыхается, всхлипывает.

Извращенцу хватает минуты, чтобы закончить своё циничное действо. Он издаёт стон удовлетворения, тщательно вытирает носовым платком картину, поднимается на ноги и почти бегом покидает место преступления. Когда знакомая фигура растворяется в темноте, я поворачиваюсь к своему безмолвному спутнику.

– Вы тоже узнали его?

Бахман кивает.

– С ним необходимо поговорить. Немедленно! Вы знаете, где его комната?

Бахман мнётся.

– Но сейчас уже поздно, герр писатель. Давайте лучше завтра? Рано утром. До завтрака.

Я усмехаюсь. Поздно по немецким меркам. В Байроне после восьми вечера в гости не ходят.

– Кто рано встаёт, тот рано умрёт.

– Поймите. Сейчас я просто не в состоянии. Столько всего ужасного произошло за последние дни. Голова кругом идёт.

Я сдаюсь.

– О’кей. Пусть будет по-вашему.

Мы подходим к картине, которую только что осквернил паршивец. Бахман достаёт зажигалку и подносит синеватый огонёк ближе к полотну. С холста нам, как живой, улыбается Харди Курц.

Глава 12

Вот и наступила суббота. Напрасно мы надеялись, что к завтраку инспектор Сквортцоф триумфально прискачет в Замок на белом коне с головой преступника, насаженной на остриё копья. Не тут-то было. Когда я, зевая во весь рот, добираюсь до столовой, меня встречают всё те же невесёлые лица: Бахман с трубкой, Эрих с большой головой, Лиля с посудой, Алинка с вымазанной манной кашей мордашкой, Понтип с сандаликами под столом, Кельвин с галстуком-бабочкой, Никс с большими очками, Эдик с похмельем, Почемутто с итальянским темпераментом, Кокос с блудливыми глазками, Круглый Ын с невозмутимым видом, Селина с мокрой мочалкой вместо причёски и Урсула в голубой майке. Весь мой список потенциальных убийц налицо. Не хватает только Баклажана и Мари. Видимо, девушки ещё пудрят носики.

«Халло! – Халло! Хай! Сервус! Грюсс готт! Привет!»

С сочувствием жму безжизненную руку Эдика и устраиваю себе гнездовье рядом. Мой друг скукожился в печали. Впрочем, это не удивительно, если вспомнить его вчерашнее состояние. Дружба дружбой, а похмелье врозь. Пока я занимаюсь куриным яйцом, Эдик наклоняется к моему уху и шепчет, обдавая запахом перегара:

– Вадим, ты не знаешь, какой идиота кусок приволок в столовую скамейку с улицы?

– Это был ты, – лаконично отвечаю я. Эдик недоверчиво смотрит на меня.

– Точно? Или шутишь?

– Точно. Точнее теста на беременность.

– Да я её, наверно, и с места-то не сдвину! – всё ещё сомневается Эдик.

– Не скромничай, богатырь. Это сегодня ты не сдвинешь скамейку, а вчера ты был реальным мачо. Запросто мог могучей дланью горы двигать и реки останавливать.

Эдик смущённо опускает взгляд.

– Честно сказать, я плохо помню, как добрался до Замка.

– Зато остальные запомнили на всю жизнь твоё эффектное появление со скамейкой на плече. Зрелище потрясающей красоты и силы. Теперь будут передавать из поколения в поколение. Поздравляю, ты стал ещё одной легендой Нашего Городка.

Эдик только вздыхает.

Очищаю яйцо от кожуры, стараясь не встречаться глазами с Бахманом. Сегодня утром к осквернителю портрета Харди мы не пошли. Это я виноват. Проспал.

Пока я обдумываю, как мне без потерь для имиджа договориться с Бахманом о встрече с извращенцем, события принимают новый трагический оборот.

В столовую с криками ужаса врывается Баклажан. Она одета в короткую цветастую тунику. Первый раз вижу Баклажана без зелёного балахона: Оказывается, африканка такая кривоногая, как будто в сырую погоду на бочке сидела. Но я отвлёкся.

– Что случилось, Ида? – первой реагирует на появление Баклажана Селина.

– Скорее! Мари повесилась!

Все вскакивают с мест, окружают Баклажана. Женщина с экватора без сил падает на стул. Кто-то протягивает ей стакан воды. Африканка жадно пьёт.

– Ида! Говорите толком! Что произошло? – нервно требует Бахман.

Баклажан отрывается от стакана. На её полном лице написан такой испуг, что Селина тоже начинает бояться. Она трясёт Баклажана за плечо.

– Не молчи! Что там?

– Я же говорю! Сейчас постучала в дверь Мари, чтобы вместе идти на завтрак, а дверь не заперта. Я заглянула, а она висит! Повесилась на крюке!