Второй факт. Между тем днем в апреле, когда я пришел к священнику и сообщил ему о своем обращении, и днем собрания, исключившего меня из рядов вольнодумцев, в Риме прошел Антиклерикальный конгресс, одним из организаторов которого являлся я. Не было ничего легче для меня, чем совершенно дезорганизовать его работу и привести к полному провалу. Проходил тот конгресс в первых числах июня. Все члены Лиги полагали в то время, что я отдавал все свои силы без остатка во имя его успеха; и действительно, только похороны Виктора Гюго, совпавшие по времени с конгрессом, сумели отвлечь от него общественное мнение.
Позже, когда выяснилось, что с апреля я снова увижусь со священниками, многие говорили и писали в прессе, что я ездил в Рим только для того, чтобы обсудить условия своего предательства и был тайно принят в Ватикане. В мою биографию даже включали факт получения там некоей крупной суммы, писали, что это был миллион.
Я ничего не ответил, потому что мне было все равно и потому что я сам внутренне смеялся над этими обвинениями.
Но сегодня я с полным правом заявляю, что все было совершенно иначе. Среди гостей сегодня присутствует один мой старый приятель, который тогда сопровождал меня повсюду в этом путешествии и ни на минуту не оставлял одного. Он присутствует здесь и не оспорит того, что я скажу. Хоть раз он оставил меня одного? Хоть раз покинул ли я его, чтобы сделать что-то что могло вызвать подозрения? Нет.
И это еще не все. Во время той же самой поездки, уже на пути обратно, во Францию, мы остановились в Генуе. И я настоял на необходимости посетить кое-кого, с кем меня связывали дружеские узы, а именно генерала Канцио-Гарибальди — зятя Гарибальди. Во время встречи с ним меня сопровождал тот самый приятель, о котором я только что говорил, и еще один, который тоже жив и здоров, а именно доктор Бодон, недавно избранный депутатом от Бове. Оба они могут засвидетельствовать, что во время встречи я на минутку отошел в сторону вместе с Канцио. А Канцио может засвидетельствовать, что я ему сказал тогда: «Дорогой Канцио, должен Вам сказать, но только это строго между нами, что очень скоро я окажусь в центре огромного общественного скандала. Ничему не удивляйтесь и верьте мне». Более я ничего ему не сказал, а позже даже боялся, что и так сказал слишком много. В последующие два-три года Канцио, несмотря на публичный разрыв отношений со мной, посылал мне поздравительные открытки на Новый год. Потом, видимо, полагая, что обещанное мной откладывается на неопределенный срок, он перестал появляться в какой-бы то ни было форме в моей жизни.
И наконец один из моих бывших коллег, испытывавший ко мне большую симпатию, продолжал видеться со мной, несмотря ни на что. Он уже умер, его звали Альфред Полон, мировой судья.
Подождите, пожалуйста. Я знаю, что, будучи человеком проницательным и постоянно наблюдая за мной, он понял, что я просто дурю людям головы.
Полон, мой бывший коллега, не разорвавший со мной отношений, часто порывался защищать меня, что мне, откровенно говоря, только мешало. Одному из моих друзей он говорил: «Лео трудно поймать на слове. Сначала я думал, что он тронулся, но потом, когда я возобновил отношения с ним, я увидел, что он, наоборот, в совершенно здравом уме и твердой памяти. Я этого не понимаю, но что-то мне говорит, что он еще душой и умом с нами, я это чувствую. Я никогда не затрагиваю религиозные вопросы в разговорах с ним, потому что вижу, что он не собирается вынимать кота из мешка, но я бы жизнь свою прозакладывал, что он не работает на попов; однажды он всех нас весьма удивит…»
Альфред Полон сам не может засвидетельствовать то, что он понял тогда, но он говорил об этом многим своим знакомым. И если таковые присутствуют в этом зале сегодня, я спрашиваю их: правда ли, что, говоря обо мне, Полон так выражал свои мысли?
Посему было решено, что на следующий день после публикации моего письма об отречении от своих писаний меня отвезут на некоторое время в маленький пансион преподобных отцов-иезуитов, где обо мне будет заботиться назначенный специально для этой цели ведущий специалист по копанию в душах и наставлению их на путь истинный. Выбрать такого было непросто. Мне пришлось ждать целую неделю назначения достаточно компетентного для меня специалиста. Он оказался бывшим армейским капелланом, ставшим иезуитом, и это был хитрец из хитрецов! Его мнение было очень весомо.