Кто правит современным миром. Мифы о масонстве

Голос с места: «Это уж точно!»

Смех

Легко понять, что широкое распространение и слава моих безбожных писаний отнюдь не облегчили мне вхождение в святая святых церкви — меня встретили с огромным недоверием. Однако мне необходимо было проникнуть туда и встретить интерес к себе и уважение, чтобы недоверие ко мне рассеялось, по крайней мере в высших эшелонах, и я мог наконец осуществить свой колоссальный розыгрыш на тему современного дьяволопоклонничества.

Голос: «Отвратительно! И не стыдно признаваться в таком жульничестве?!»

Для того, чтобы добиться установленной перед собой цели, было нужно, совершенно необходимо, чтобы о моей тайне не знал никто, даже самые близкие друзья, даже моя жена, по крайней мере вначале. Лучше уж было казаться знакомым немного сдвинувшимся. Один лишь прокол мог похоронить всю идею. Ставки в моей игре были высоки, потому что я играл с очень сильным соперником.

Голос: «Да уж!»

Напротив, ненависть одних, печальное раздражение других были моими главными козырями, потому что я ожидал, что в первые годы буду находиться под неусыпным наблюдением. Как бы то ни было, моим старым друзьям нелишне будет напомнить о некоторых звоночках, которые не зря прозвенели для них тогда.

Например, после публикации письма, в котором я отрекался от всех своих прежних безбожных писаний, парижская группа членов Антиклерикальной лиги созвала Общую ассамблею, которая проголосовала за мое исключение. Делегаты с удивлением встретили меня там, потому что не думали, что я явлюсь; мое появление там действительно было поразительно и необъяснимо, потому что я не собирался оправдываться перед членами Лиги и не пытался вступить с ними в дискуссию, чтобы переубедить, как сделал бы на моем месте вновь обращенный, пылая рвением неофита. Нет! Я пришел на это собрание, заявив, что пришел попрощаться, — хотя оставил их уже более трех месяцев назад! — но в действительности, чтобы, улучив момент, сказать то, о чем мог бы напомнить им потом, когда придет время. Большинство членов этой Лиги были моими друзьями. Некоторые из них плакали, и я был этим очень тронут…

Журналист-католик: «Тронуты? Вы? Да бросьте! Вы над ними издевались, как сейчас — над нами!»

Уверяю вас, уход от них дался мне нелегко. Но думайте как хотите. Хоть я и был уязвлен, я оставался спокоен в самую жестокую бурю: обратитесь к газетам того времени.

Закрывая собрание, президент Лиги предложил следующую резолюцию, за принятие которой делегаты проголосовали единогласно:

«Принимая во внимание, что человек по имени Габриэль Жоган-Пажес, также известный под именем Лео Таксиль, один из основателей Антиклерикальной лиги, отрекся от принципов, за которые ранее выступал, предал идею свободомыслия и всех своих соратников-атеистов, члены Лиги — участники собрания 27 июля 1885 г., отказавшись принять во внимание мотивы такого недостойного поступка человека, известного под именем Лео Таксиль, исключают его из Антиклерикальной лиги как предателя и ренегата».

Я тогда возразил по поводу одного, только одного слова во всей резолюции. Предполагая, что некоторые из моих старых друзей по Лиге, присутствовавших на собрании в июле 1885 г., присутствуют также и сегодня в этом зале, я осмелюсь напомнить им формулировку своего протеста. Я вполне спокойно и мирно сказал: «Друзья мои, я принимаю эту резолюцию за исключением одного только слова». Президент прервал меня возгласом: «Какая наглость!» Но я спокойно продолжал: «Вы имеете право утверждать, что я ренегат, потому что всего лишь четыре дня назад я опубликовал письмо, в котором я открыто отказываюсь и отрекаюсь от всех своих писаний, направленных против религии. Однако я попросил бы вас вычеркнуть из резолюции слово “предатель”, которое в моем случае неприменимо; в том, что я предпринимаю сейчас, нет и тени предательства. То, что я вам здесь и сейчас говорю, вы не можете понять, но поймете позже». Я не хотел делать чересчур большое ударение на последнем предложении, потому что не мог позволить им что-либо заподозрить. Но я сказал это достаточно четко и ясно, чтобы эта моя фраза запала им в память, хотя толковать ее, конечно, можно было по-разному.

И когда мне представилась возможность опубликовать отчет об этом собрании, я осмотрительно пропустил это свое заявление, которое могло бы заставить возможных читателей насторожиться.