Кто он был?

А рассказал бы Юссь больше этого? Да и чего он там знал? В сороковом году Тарвас был еще лицом незначащим, он и не поднялся до вершителя судеб. В его честности Михкель не сомневался. К классовым врагам Юссь был безжалостным, но не мог же он считать классовым врагом Сасся, себе подобного человека, с которым он плечом к плечу действовал в рабочих организациях: вместе выступали против вапсов, единодушно разоблачали господ сотсов, стараясь уменьшить их влияние на рабочие массы, приветствовали общий фронт коммунистов и левых социалистов, своей деятельностью помогали повелению профсоюзов. В одно время они стали также членами партии — сразу же после легализации коммунистов. Юссь должен был знать Сасся, знать до конца. Лучше, чем он, Михкель. Юссь и Сассь были одногодками и дольше действовали вместе. Так Михкель думал и все равно сожалел, что не поговорил с Юссем. И обвинял себя в том, что больше размышлял о необходимости пойти поговорить с Юссем, чем что-то предпринять, чтобы такой разговор состоялся. Собственно, он не очень-то и искал Юсся. А когда выяснилось, что Юсся в Таллине нет, то рассудил про себя примерно так: если он с Тарвасом в будущем встретится, то непременно заведет разговор о Раавитсе. Но с Тарвасом Михкель больше не встретился. После войны он видел его на одном или двух партийных активах, но тогда Раавитс не вспомнился. Или, что может быть вернее, он уже свыкся с сознанием, что невинных людей, тем более соратников по борьбе, запросто не арестовывают и не осуждают.

Теперь, когда Михкель лучше разбирался в некоторых вопросах, когда были осуждены нарушения советской законности, перед Михкелем встал новый вопрос. Что думал Юссь, когда пришел за Сассем? О чем он думал? Ну, о чем?

Или Тарвас тоже страдал куриной слепотой?

7

— Твой дедушка был честным человеком. Внуком подлеца ты не являешься, — повторил Михкель.