— Очевидно, нет, если ты ведешь себя так, будто нельзя встретить сказочного старичка где-нибудь в Карлине или Новом Страшеце. Ну, да мы с тобой как-нибудь найдем чешского сказочного старичка. Но пока я видел только одного, и именно в Китае.
— У него была волшебная палочка?
— Да. Он опирался на нее, когда вышел нам навстречу. Она была из сучковатого, корявого дерева, тонкая и высокая, выше, чем он сам, и покрытая светло-красным лаком. Собственно, это было что-то вроде посоха, как у пастухов или пустынников.
— А как же он этим посохом колдовал?
— Он опирался на него, стоя у себя в палисаднике, и указывал им, где его домик и его семья, показывал золотых рыбок в стеклянном шаре, бамбуковую клетку со сверчками, расписную миску с лягушками и куст бамбука с яркокрылыми пташками. Потом он показал посохом племяннице бумажку, валявшуюся во дворе, — видно, сказочный старичок этого не любил, — а нам — чтобы мы вошли в комнату. Там он указал — и мы без всяких разговоров послушались, — куда кому садиться. В комнате стояли кресла в белых чехлах и стол, покрытый белой скатертью. Фаянсовая ваза на столе была гораздо больше, чем ванночка Адама, а в ней — фрукты, как у нас в магазине на рождество в подарочных корзинах: яблоки, груши, виноград, бананы, ананасы…
— Я их видел в магазине только один раз…
— Я тоже. Ты прав. Беру свои слова обратно. Я предвосхитил наш хозяйственный план. Это будет только в следующей пятилетке. Сказочный старичок, откинув длинный, широкий рукав шелкового халата, брал одно яблоко за другим, выбирая самые лучшие, и протягивал своим гостям.
— А бананов и ананасов он вам, конечно, не дал!
— Не дал. Но, право, мне кажется, что он и сам больше всего любил яблоки. Он осматривал каждое яблоко, гладил его, смотрел на свет, а потом подавал так торжественно, словно награждал орденом.
— А как выглядел этот сказочный старичок? У него были длинные волосы и длинные усы?
— У него были очень редкие длинные волосы на голове, такие же усы и борода. Не знаю точно, сколько волос у него было, но они были белые и блестящие, словно серебряные нити, редкие и неподстриженные, потому что в Китае тем больше уважают человека, чем длиннее у него усы. Впрочем, он был самый старый во всем Пекине. Когда я его впервые увидел, ему исполнилось девяносто четыре года. В Китае люди, даже такие мальчики, как ты, относятся с большим уважением к старикам. Быть старым — большая честь, а назвать кого-нибудь стариком — значит оказать ему уважение. Например, улетая домой из Китая, мы считали себя еще совсем молодыми и думали, что еще бог весть какие приключения ожидают нас на земле, на воде и в воздухе. Но провожавшие нас на аэродроме длиннокосые девушки, протягивая букеты гладиолусов, обратились к нам со словами: «почтенный старец», «многоуважаемый старик» и «достопочтенная старушка». Сам понимаешь, что наша компания литераторов не пришла от этого в восторг. Но сказочный старичок был и впрямь стар. Он носил черную шелковую шапочку, два черных шелковых халата поверх белой рубашки с длинными рукавами. Когда-то рукава одежды у китайцев были по крайней мере на метр длиннее, чем нужно, и, желая пожать кому-нибудь руку, тремя ловкими движениями отбрасывали рукав так, что он сам ложился красивыми складками на запястье и предплечье. И действительно, сказочный старичок встал, отбросил рукава, улыбнулся своими двумя тысячами морщинок на добром лице, глаза его блеснули за толстыми стеклами очков; тут подошли его две племянницы, еще больше отогнули ему рукава и повели к столу. Сказочный старичок погладил желтоватой маленькой морщинистой рукой стол, посмотрел, всё ли на месте, и принялся колдовать.
— Так он был настоящим чародеем?
— Больше чем чародеем. Гораздо больше. Больше чем сказочным старичком. Это был настоящий старинный китайский народный художник, депутат, заместитель председателя Союза китайских художников, профессор Академии изобразительных искусств, резчик и живописец Ци Бай-ши.
— А как он колдовал?
— Он рисовал. Писал на шелковой бумаге кисточкой — сразу, не делая наброска, — рыб, раков и креветок с такой уверенностью, с какой может нарисовать, ну, скажем, краба только тот, кто его знает в совершенстве, — знает, я сказал бы, как свои пять пальцев. В течение пяти, десяти, пятнадцати минут возникала картина. Здесь были рыбы, плавающие в воде, хотя воды там не было и рыбы не двигались. Были креветки, которые шевелили усиками и быстро погружались на дно, где изо всех сил барахтался и никак не мог подняться перевернувшийся на спину краб. Но, конечно, никакого дна не было, а перевернувшийся краб был изображен тремя линиями и сохранял одно и то же положение. И ко всему еще ты видел, что это море — китайское, что на этом дне песок и раковины, хотя ни песок, ни раковины не были нарисованы. Вот в чем волшебство сказочного старичка. Когда видишь, как он рисует, то и вправду кажется, что он колдует. Его руки рождают действительность более реальную, чем самая реальная действительность. Некоторые говорят, что это колдовство. Мы называем это искусством.