— Один, это был я, упал в воду как был, в костюме: шест не выдержал моей тяжести. Другой торжественно висел до конца. Но наша репутация галантных кавалеров была сильно подмочена. Я уверен, что еще и по сей день в древней готической столовой королевского колледжа на Сильвер-стрит — этот университетский колледж был основан в 1448 году английской королевой Маргаритой Анжуйской, и с тех пор там все сохраняется в неприкосновенном виде — в средневековом зале сухопарые профессора, деканы и услужливые доценты по крайней мере раз в месяц рассказывают ректору, как два молодых человека из Средней Европы висели на шестах посреди реки, а лодка уплыла у них из-под ног. И ректор всегда смеется, словно слышит об этом впервые, потому что обидит рассказчика, если даст ему понять, что эта история, которую он сейчас выслушал в триста семидесятый раз, ему страшно надоела.
— Но, может, это и вправду смешно, папа?
— Возможно, Кнопка. Все зависит от того, как и кто рассказывает. Англичане умеют рассказывать, это правда. У них особая язвительная манера шутить и отпускать остроты. Сухо и деловито, без улыбки, словно бессмыслица столь же серьезна, как и аксиома о том, что дважды два четыре! Остроумие — неотъемлемая черта характера англичанина. Оно проникает и в народные сказки, и в известные изречения крупных государственных деятелей и прославленных ораторов. Англичане любят шутку. Они ненавидят напыщенные, пустые фразы и пустопорожнюю болтовню.
— А слушатели тоже не смеются?
— Лишь в пределах строгих правил хорошего тона. Я и сам пробовал поступать так же и, к удивлению, всегда с успехом. Если ты не знаешь, как сказать кому-нибудь правду в глаза, то лучше всего расскажи какой-нибудь забавный случай, который остроумнее и убедительнее тебя покажет все, что надо.
— Значит, если ты не хотел назвать кого-нибудь дураком, ты рассказывал ему анекдоты, а он должен был понять, что, собственно, он и есть этот дурак?
— Не совсем так. Однажды, не желая задеть взгляды определенных лиц, я привел им пример, где фигурировали точно такие же люди, как они, и стало ясно, что взгляды эти смешны и те, кто их придерживается, далеки от истины. Это называется дипломатией.
— А кому ты это рассказал?
— На пленарном заседании Организации Объединенных Наций — свыше семидесяти более или менее объединенных или разъединенных наций, представленных достопочтенными, уважаемыми лицами, бородатыми и безбородыми, — а пример я привел из книги англичанина Льюиса Кэролла.
— Расскажи! Это шутка?
— Это загадка. Это типичная английская загадка. Но я начну с самого начала. В Англии есть два известных университета: Оксфорд и Кембридж. Два университетских города, которые соперничают между собой. Их древние колледжи гордятся старинными обычаями и прославленными именами. Это называется старой университетской традицией. В Оксфорде есть колледж, основанный в 1525 году Генрихом VIII, которого люди знают больше по кинофильмам, чем из истории, и известный под именем колледжа Christ Church — Христовой Церкви. Здесь в течение сорока лет преподавал математику один чудаковатый профессор. Чудак — это мягко сказано, он был в известной мере даже эксцентричен, а в царствование английской королевы Викторий прослыть чудаком было не так-то легко. Известный математик страдал бессонницей и в долгие бессонные ночи придумывал всевозможные математические шутки, загадки и фокусы. Кроме того, он был страстным фотографом-любителем. Фотография в то время была только изобретена. Квартира профессора была увешана и уставлена часами, курантами и ходиками; полочки над камином заполнены чучелами птиц, нетопырей, мышей и лягушек; на письменном столе находилась картотека писем, которую он аккуратно вел, и стопки дневников. Когда он приглашал гостей, то в дневнике чертил план, куда кого посадить, и тут же начинал кипятить воду для чая. Затем вливал кипяток в чайник, тщательно отмеривая количество заварки — чайную ложку на стакан воды и еще одну добавочную, — и молча в течение десяти минут прохаживался взад и вперед по комнате с чайником в руке, после чего, по его мнению, чай был готов. Отличительной особенностью профессора, которая, впрочем, никак не вязалась с его отшельническим образом жизни, была любовь к детям. Он понимал, что дети любят конкретность и точность, и не сомневался, что как математик он ближе детям, чем сентиментальные и слезливые воспитательницы.
— А он писал книги для детей?