Кто хочет стать президентом?

Сам господин Винглинский давно уже имел весьма специфические интересы в сексуальной области и удовлетворять их предпочитал с мастерицами, хорошо осведомленными на сей счет. От мысли оказаться в одиночестве в теснинах разгоряченных южноуральских телес его начинало морозить. Сегодняшнее свое развлечение он видел в том, чтобы полюбоваться на этих калиновских червяков в момент получения ими совершенно нежеланного удовольствия. Принадлежность к миллиардерской свите предполагает не только получение дивидентов, но и некоторые виды налогов. А что они могут ему предложить, кроме банной клоунады с бабами за его бабки?

Либава неторопливо выполнил приказание.

За женской дверью после его визита туда стало еще веселее. За мужской образовалось затишье. Винглинский, беззвучно хихикая, представлял себе, как его дурак-двойник стягивает, перекосив физиономию, свои бледные кальсоны с худых ног. Как весельчак-прокурор перестает быть весельчаком после объяснений Либавы, что от него сегодня все-таки потребуется.

Смех сотрясал длинное узкое тело олигарха все сильнее, и ему даже начинало казаться, что сегодняшний вечер не следует признавать совсем уж неудачным. Ну наобщался с идиотами, теперь над этими же идиотами постебаемся.

Дверь отворилась, и перед Сергеем Яновичем возник крепкий рыжий голый парень с приветливой улыбкой на круглом лице. Особенно как-то истерически рыж он был в области как раз паха. Парень поклонился и представился:

– Тальберг.

– Что? – инстинктивно спросил Винглинский. Поэт встал в позу и произнес звонким, слишком неуместным голосом:

– Пинь-пинь-пинь тарахнул зинзивер, о, лебедиво! о, озари!

– Что это? – опять спросил миллиардер, понимая в происходящем все меньше.

– Хлебников, – с легким укором в голосе сказал уральский модернист. Он был глубоко убежден, что все авангардные финансисты страны должны обожать авангардную поэзию.

– Хлебников? Пол? – поинтересовался Винглинский, который был немного знаком с американским журналистом, сраженным чеченской пулей несколько лет назад.

– Пол? – в свою очередь не понял рыжий сатир. – Пол мужской.

И тут рядом с ним возник капитан Захаров – тоже голый, но зачем-то в носках. Он не ретировался в город, а завис вблизи вождя, готовый загладить банным трудом свою вину за неудачу на основной работе.

Глаза миллиардера вылезли из орбит и даже как бы чуть-чуть отодвинулись друг от друга.

Парень, представившийся Тальбергом, сделал неопределенный жест рукою и звонко сообщил, что у него готов экспромт, очень-очень подходящий к создавшейся веселой ситуации.

Захаров, несколько лучше знавший шефа, осуждающе на него покосился. Зря ты, мол, дорогой. Он уже и сам не был уверен, что правильно сделал, оставшись. Да и эти носки… А ведь всего лишь хотел подстраховаться от простуды. Полы тут хоть и деревянные…

Винглинский поднялся из кресла, и в тот момент, когда в очередной раз открылась дверь в приемную, обнаруживая две унылые тени – голых кандидата в мэры и прокурора, заорал на всех на них так, что даже стихли девичьи голоса в другой части заведения. Это был не мат, мату бы они только обрадовались. Это был непередаваемый словами вопль бесконечно оскорбленного сердца.

Глава двадцать пятая Поиграем в гольф

Вашингтон, округ Колумбия

Старина Фрэнк отдыхал – сидел без пиджака, закрыв глаза, откинувшись в кресле и забросив каблуки башмаков на край письменного стола. И ел жареную картошку из высокого бумажного пакета, запивая колой из маленькой пузатой бутылки. Он очень походил на героя классической антиамериканской карикатуры советских времен. Если бы ему сообщили об этом, он искренне сказал бы, что ему глубоко на это наплевать.

Отдохнуть ему было необходимо, он только что приехал из гольф-клуба, где три часа бродил по газонам за мистером Шеддером, таская на плече сумку с клюшками, как какой-нибудь паршивый кэдди. Ничто на свете так не утомляет, как участие в игре, которую не любишь. Жилистый старик неутомимо гарцевал по аккуратно подстриженным холмам и трепался о предметах, не имеющих никакого отношения к работе. Говорил о погоде в природе и о погоде в политике, долго втолковывал своему визави рецепт невероятно, по его мнению, вкусного морковного торта – без единой капли плохого, мягкого холестерина, но с массой каротина и холестерина твердого, то есть полезного. Временами он на пять—семь минут вообще оставлял Фрэнка, и без того глупо смотревшегося в черной рабочей паре посреди парка дорогих развлечений, и затевал беседу с другим жилистым неутомимым стариканом. Они одинаково бодро скалили зубы, и по выражению их лиц нельзя было понять, о чем они сейчас говорят – о перемещениях в эшелонах власти или о свекольных пирожных.