Ксенотанское зерно

Костин Константин Константинович

Ксенотанское зерно

Глава 1

В деревне Черный Холм, что раскинулась на берегу Козьей речки у города Штайнц, который находится в королевстве Нассберг, названного в честь низкой горной цепи, со склонов которой сбегают множество речек и ручьев, на чьих берегах копают знаменитую нассбергскую глину, из которой местные умельцы-гончары лепят не менее знаменитую нассбергскую посуду, в особенности кубки, из которых так хорошо пьется красное вино из виноградников Диводура, который располагается к западу от Нассберга, но не по соседству, так как между ними лежат такие государства, как королевство Фоллердрахен, славное своей сталью, маленькое баронство Кнебель, известное своими плотниками (и более, к сожалению, ничем), прославленное своими медными рудниками маркграфство Штиппе, а также герцогство Цвек, в котором делают знаменитые двери из не менее знаменитого дуба, который...

Постойте, о чем это я? Ах, да.

В деревушке Черный Холм жил старик крестьянин по имени Ганс. Жил не сказать, чтобы плохо, для труженика нет ничего невозможного. Пахал землю, продавал зерно на ярмарках. Отремонтировал и запустил старую мельницу, которая вот уже несколько десятков лет стояла заброшенная. Высадил чудесный яблоневый сад. Построил дом, высокий, трехэтажный, чьи стены были исчерчены темными балками. Благо, есть кому жить в этом доме.

Было у старика Ганса три сына. Все три, как на подбор, каждым крестьянин гордился. Каждому есть, что оставить в наследство...

Да, не каждому удается дожить до девяноста лет. Вот и Гансу не удалось: всего шестьдесят восемь, а смерть уже на пороге.

***

Старый Ганс приоткрыл глаза, в последний раз взглянуть на небо. Его кровать стояла во дворе: два старший сына только что вынесли ее, чтобы отец отходил в мир иной не в темной и душной комнате, а на свету и свежем воздухе.

– Иоганн... Ты здесь... – проскрипел старик.

– Здесь, отец, здесь, – старший сын крепко держал за руку беременную жену.

– Фриц...

– И я здесь, – средний стряхивал мучную пыль: пшеницу деревенские жители уже сжали, обмолотили и теперь возили зерно на мельницу.

– Якоб... Якоб...

– Якоб в поле, отец. За ним уже послали.

Да, конечно, тяжело больной в доме – очень плохо. Однако работа в деревне продолжается и коров в поле гнать кому-то надо. Да и сидеть днями у постели отца, ожидая, когда же тот, наконец, испустит дух, оно как-то...

***

Младший сын, Якоб, лежал в тени прибрежной ракиты и смотрел, как облачка плывут по небу, медленно-медленно. День был тихий.

В полдень уже жарко и коровы потянулись к реке, чтобы напиться. Пастух повесил кнут на торчащий сучок и прилег отдохнуть.

Было Якобу всего-то восемнадцать лет и отец уже давно мучил его вопросом, когда же наконец его младший женится. Когда, да когда... Ну куда торопиться? Отец хотел наследников? Так вон, у Иоганна жена уже вторым беременна, Фриц всего месяц как женился, того и гляди скоро и у него сыночек появится. Ну или доченька. А Якобу торопиться некуда. Тем более что он еще... как бы... не очень точно знает, что делать с молодой женой, когда она, наконец, заведется.

Нет, общее направление Якобу было известно, все-таки в деревне живет, но вот опыта было мало... Очень мало. Да что там, вообще не было. Обходили Якоба девушки. И чего им, спрашивается, надо? Вроде не урод. Можно даже сказать, красавец.

Парень прополз на животе по толстому стволу, склонившемуся над рекой, и посмотрел в свое отражение.

Из воды на него глядело круглое, как лепешка, лицо, с большими глазами, чуть прикрытыми набухшими веками, нос-картофелина, уши-лопухи, толстые губы, низкий лоб, к которому прилипли колечки волос... И все это – бледно-зеленого цвета.

– А ну, кыш! – Якоб махнул кулаком. Русалка обиженно булькнула и ушла в глубину.

Жил здесь речной народ, вон там, в омуте под старой корягой. Две взрослые русалки и три молодые, совсем девчонки. Местные их не трогали, что в русалках опасного? Ну, утащит на дно, ну, утопит. Ну, сделают они из тебя рагу под жабьей икрой, ну и все. Тут же главное, осторожность соблюдать: ночью к реке не подходить, пьяным да голым не купаться, если ты рыжий – всегда на шее козье копытце носи, когда к воде приближаешься, а если сапожник – то дубовый желудь... Все просто.

– Ах, ты... – Якоб вскочил и начал отплевываться: мстительная русалка подкралась к задумавшемуся парню и ловко плюнула тому в рот струей пахнущей болотом и тиной воды.

– Якоб! Яко-об! – на склоне холма мелькало белое платье: к парню бежала Хильда, соседская девчонка. Вот хоть ее возьми: сколько Якоб с ней разговаривал, пряниками угощал, а она только смеется да уворачивается. Говорит, муж мой будет только солидным да богатым, а не молодым парнишкой, у которого всего и имущества, что папенька подарил.

– Якоб, ты что тут делаешь? – девчонка с подозрением взглянула на мокрую рубаху.

– Да я... это... с русалкой...

– Некогда веселиться. Отец твой умирает, к себе зовет. Наследство будет делить...

Умирает? Якоб сорвался с места.