Ксантиппа

По сцене метался, бранясь и стеная, придурковатый землевладелец-крестьянин; к своему несчастью, он женился на городской жительнице, сын которой, отчаянный кутила наделал долгов. Доведенный до отчаяния, он обращается к одному софисту, славящемуся уменьем необыкновенно скоро выучивать в своей «вольнодумие» искусству превратного толкования законов. Один из учеников тут же приводит самые забавные примеры педагогических приемов своего профессора.

Уже эта первая сцена рассмешила публику. Зрители, очевидно, понимали лучше Ксантиппы, о ком идет речь. Они хохотали до упаду, между тем как бедная женщина спрашивала себя, зачем она тут сидит и смотрит на глупые кривлянья актеров, вместо того чтобы идти домой к своему ребенку. Вдруг она услыхала, как ученик громко позвал своего учителя: «Эй, Сократ!» В публике, наэлектризованной ожиданием новой потехи, послышался сдержанный ропот, а Ксантиппа была принуждена приложить руку к груди, чтобы не крикнуть, когда перед ней в глубине сцены открылась поразительно похожая декорация ее домика. Над входом красовалась надпись: «Вольнодумия». Все остальное было совершенно верно действительности. Вслед за тем появился с важной миной, с толстым животом и лысиной… Сократ. Публика встретила его неистовым хохотом. Ксантиппа дрожала всем телом. Неужели ее муж мог до того забыться, чтобы представлять собственные дурачества на публичной сцене? Но нет, это не был ее Сократ! Он никогда не говорил так смешно, не надругался подобными словами над святыней и не отпускал таких плоских шуток. А голос, которым произносились эти пошлости? Актер старался изо всех сил скопировать и в этом добряка Сократа. Но напрасно! Мягкий выразительный голос философа, очаровывавший слушателей, — хотя его речи и возмущали их порою, — звучал совсем иначе: в нем было столько простоты и задушевности! Тут Ксантиппа разом поняла все: ее мужа хотели поднять на смех и вся пьеса была написана с этою целью. Молодая женщина хотела тотчас уйти, находя неприличным присутствовать на зрелище, где выставлялись на позор слабости ее мужа. Но раздавшийся взрыв рукоплесканий снова приковал бедную женщину к месту. Крестьянин поклялся богами, что он заплатит какой угодно гонорар за обучение искусству искажать законы. Тут Сократ принялся осмеивать Зевса и Геру, противопоставляя им «облака», бывшие будто бы могущественными божествами.

Сотни глаз в эту минуту обратились к одной из нижних лож. Ксантиппа также взглянула в том направлении и увидала, рядом с красавицей-женой Лизикла, своего мужа, — поднятого публично на смех, Сократа; опершись на барьер, он смеялся от души. Настоящий Сократ хохотал над своей карикатурой на сцене!

Тем временем комик, изображавший философа, произнес молитву, грубо пародируя обряды, и тут из-за кулис, весело маршируя, показались новоявленные богини. Это зрелище было очень забавно. Несколько прелестных молоденьких девушек, окутанных, точно дымкой, тончайшими материями, появились перед публикой. Широкая одежда, не облегавшая фигуры, делала их похожими на снежные хлопья или на облака, а из этого пышного клубка выступала хорошенькая головка, как будто лишенная туловища, и две руки, забавно торчавшие справа и слева. Волосы актрис были намочены и прилипали влажными, спутанными прядями к голове, спускаясь на плечи и теряясь в складках бесформенного одеяния, в виде широчайшего балахона. Каждое облако держало в левой руке зонтик и производило им во время арии самые замысловатые движения; в правой руке у девушек были садовые лейки, из которых они угрожали облить водою сидевших рядом со сценой зрителей.