Крысы в городе

Рыжов прошел в душевую, умылся холодной водой, прополоскал рот. Взял чистое махровое полотенце из стопки, лежавшей на лавке в предбаннике, вытер лицо. На полотенце осталось красное пятно.

Вышел в холл, протянул обе руки квадратному. Тот посмотрел с удивлением.

— Наручники, — подсказал Рыжов.

— Он еще, гад, издевается! — Хозяин дубинки яростно взвыл. — Дай, я ему врежу!

— Пошли, — сказал к в а д р а т н ы й и кивнул в сторону выхода.

Выйдя на свет из полумрака, Рыжов на миг зажмурился: яркое солнце ослепило его. Впереди за густыми зарослями жасмина виднелось двухэтажное кирпичное здание с верандой и балконом. Оно походило на старинный замок, тюрьму и недостроенный храм одновременно.

— Богато живете, — сказал Рыжов.

— Как надо, так и живем, — огрызнулся квадратный.

— Кто владелец? — не обращая внимания на тон сопровождающего, спросил Рыжов.

— Если потребуется, тебе скажут.

По дорожке, вымощенной шестиугольными бетонными плитами и обсаженной аккуратно подстриженными туями, сопровождающие провели Рыжова к дому. На открытой веранде из рук в руки передали п р я м о у г о л ь н о м у -охраннику, крепкому и надежному, как сейф старой немецкой работы.

Тот открыл дверь в дом и пропустил Рыжова внутрь. Сам остался снаружи. Сказал: «Иди» — и притворил дверь.

Пройдя просторную прихожую, Рыжов оказался в столовой. Под хрустальной люстрой стоял стол, накрытый на три персоны. От высокого трюмо, расположенного в углу, отошла и повернулась лицом к гостю красивая молодая женщина. Блестел дорогой тканью золотистый пиджак свободного покроя. Стройные ноги облегали черные блестящие брюки. Короткая стрижка придавала волевому лицу картинную законченность.

— Вы меня узнаете, господин Рыжов? — Женщина сделала шаг в сторону гостя.

— Госпожа Калиновская, — спокойно определил Рыжов, хотя вот так, как говорят, нос к носу, с мадам не встречался.

— Удивлены?

— Нисколько.

— Забавно. Я думала, вы удивитесь.

— Встреча с вашими холопами была столь теплой, — Рыжов машинально коснулся затылка и поморщился, — что я сразу понял — за этим стоит женщина.

— Серьезно? — Она не показала, что ее задели его слова. — Впрочем, говорят, вы хороший сыщик. Так?

— Наверное, те, кто вам это говорил, знают.

— Хорошо, — предложила Калиновская, — проходите к столу. Садитесь. Должен подъехать еще один человек, но мы его ждать не станем. Я проголодалась…

Весь разговор и поведение хозяйки дома — ее вкрадчивый ласковый голос, томно-ленивые движения — напоминали Рыжову что-то знакомое, но что именно, сразу сообразить он не мог: мешала сосредоточиться внутренняя напряженность. И вдруг в момент, когда Калиновская, глядя на него, прищурила глаза и мягко выгнулась в его направлении, догадка пришла сама собой.

Происходившее между ними было не чем иным, как игрой кошки, которая закогтила бедную мышку и, прежде чем расправиться с ней, решила вдоволь потешить свои охотничьи инстинкты. Хищникам доставляет удовольствие растягивать процесс охоты, даруя жертве наивную веру в возможность ускользнуть от схвативших ее когтей. Уверенность в праве играть жертвой, чтобы в конце концов удавить ее и съесть, щекочет нервы зверя, усиливает ощущение его собственного могущества.

В то же время Рыжов понял: его судьба однозначно не решена. Ее будет определять кто-то третий, кого еще предстоит дождаться. Скорее всего этот неизвестный предложит какие-то условия. Если это так, то о их содержании догадаться совсем не трудно. Значит, существовало по меньшей мере два выхода из сложившихся обстоятельств. Первый — сразу пасть на колени перед теми, кто его прихватил, слезно просить о прощении, уверять, что готов служить их делу. В какой-то мере это будет выглядеть попыткой мышки ускользнуть из когтей кошки, что, безусловно, доставит хищникам дополнительное удовольствие, особенно если они заранее решили ее съесть.

Второй выход, кстати, единственно достойный человека чести, состоял в том, чтобы не показать своего страха, не сломаться и тем самым не доставить удовольствия этой умной хищнице, ожидавшей увидеть испуг в глазах жертвы, желавшей его сломать.

— Спасибо, госпожа Калиновская.

Рыжов сел за стол, взял белую салфетку, лежавшую рядом с прибором. Совсем не аристократически вытер тыльной стороной кисти разбитую губу. Посмотрел на мазок крови и вытер руку салфеткой. Сокрушенно вздохнул:

— Не могу понять, Лайонелла Львовна. Вы такая красивая женщина, — он помолчал, задумавшись над тем, какую дать ей оценку в дополнение к первой, и тут же поправился: — Очень красивая. И умная…

Она засмеялась нервным натянутым смехом: ей не было смешно, но она старалась показать, что ее веселят потуги следователя скрыть испуг. Ведь не мог же он не понимать, что ждет его в этих стенах.

— Я знаю, что вы скажете дальше. Мол, такая красивая, умная — и непорядочная. Так? — И тут же широким жестом гостеприимной хозяйки представила стол. — Вы пейте и ешьте. Что с вами делать, еще не решено, но в любом случае угощать у меня вас больше не будут.