Крысолов

Лицо Лаэрта исказила злоба. Напряженный, словно струна, он медленно, не спуская с меня остекленевших глаз, поднялся со стула. Оскалился, резко рванулся и вцепился зубами в мою машинально вскинутую руку, чуть ниже локтя. На секунду я изумленно замер и уставился на него. Нет, это было наяву: Лаэрт действительно вцепился в мою руку, а его согнутые пальцы скребли по моему свитеру. Я взвыл от острой боли — его зубы, преодолев слой одежды, вонзились в мое тело. Я потянул руку на себя — стало еще больнее. Почти одновременно с этим я двинул правым кулаком в его красное, оттопыренное ушко. Вот именно — двинул. Для нормального удара он находился слишком близко ко мне. Он все же выпустил мою руку, но тотчас впился в нее опять своими зубами. К тому же гораздо глубже и крепче. Я принялся отчаянно колотить Лаэрта, чувствуя нестерпимую боль. Я сильно треснул ему по шее, он разжал челюсти и от удара моей ноги отлетел в сторону, опрокинув стул. Но быстро поднялся и приготовился к новой атаке. Вздернутая верхняя губа обнажала два длинных передних резца, с которых каплями стекала моя кровь. Его сморщенное заостренное личико имело вид хищный и страшный. Меня даже передернуло.

Наверное, надо было ему что-то сказать, чтобы привести его в чувства, вернуть к реальности. Например: «Плохая погода, Лаэрт. Угнали наш автофургон. Во дворе бесплатно раздают довоенные продукты». Но нет, глупо. На ум мне не шли нужные слова. Да и поймет ли он сейчас вообще человеческую речь в этом своем зверином облике? Крайне сомнительно!

Лаэрт пригнулся и прыгнул на меня, нацеливаясь на мое горло. Почувствовать еще раз на себе укусы его зубов было свыше моих сил. Я уклонился от него и с разворота двумя сцепленными ладонями ударил ему по затылку. Лаэрт шумно всем телом упал на пол. Но всегда и во всем он отличался завидным упрямством. И сейчас он, сразу привстав, ухватил зубами за штанину моих брюк. Не выдержал и затрещал грубый материал. Чтобы он отпустил штанину, я крепко съездил его ногой под ребра. Но не удержал равновесие и, задев стол, с которого полетела пустая бутылка из-под самогона, стаканы и объедки сухарей, растянулся на полу. Недалеко от меня, постанывая, лежал Лаэрт.

«Черт! Хорошо хоть, что не оказалось свидетелей этой безобразной сцены. Не придется теперь отвечать перед управляющим» — подумал я. Неужели этот самогон довел нас до полного помутнения рассудка — в большей степени, конечно, Лаэрта — и мы не отдавали отчета собственным действиям? Но зато сейчас у меня в голове не осталось от спиртного и следа. Поэтому, наверное, все случившееся представлялось мне в столь отвратительном свете.

Я присел на корточки возле Лаэрта и похлопал его по щекам.

— Эй, приятель, слышишь? Довольно притворяться, у тебя ничего не повреждено. Ты сам виноват: считал, что будешь мне грызть мою руку, как сухарь, а я стану спокойно на тебя смотреть, улыбаться и подбадривать. К тому же ты мне порвал казенные брюки. Неизвестно еще, когда нам выдадут новую одежду.

Лаэрт не прореагировал на мои слова и продолжал лежать с закрытыми глазами. Что ж, если ему это нравится, то пускай себе лежит. На дне бутылки оставалось несколько капель самогона. Я засучил рукав свитера, вылил их, кривясь от боли, на свои раны и стянул руку носовым платком. Вид конторы завтра утром мог повергнуть в шок моих коллег-крысолосов, и я немного прибрал в ней — поставил на место стол и стулья, подмел пол. Затем, взглянул на прощание на Лаэрта — он приподнялся, и делал попытки встать — подтянул съехавшие брюки, надел куртку и с банкой машинного масла под мышкой вышел на улицу.

7

— Ничего, ничего, Хэнк, потерпи минуту. Пустяки. Я привыкла уже лечить твои раны, но пора бы быть тебе осмотрительнее, — говорила Зина, бинтуя дома на кухне мне руку.

— Всякое бывает.

— Бывает. Но с тобой, дорогой, очень часто, — покачала она головой. — Признаться, я никогда не доверяла твоему напарнику — странноватый он какой-то субчик.

— Папа, тебе больно? — то и дело спрашивала Лика, стоя поблизости и теребя свою тряпичную куклу.

Мак и Жак были тут же и внимательно наблюдали за действиями Зины и выражением моего лица.

— Не понимаю я Лаэрта. Ну, ударил бы меня кулаком по физиономии или, на худой конец, двинул бы бутылкой по голове — это куда ни шло. А то кусаться! — рассуждал я. — Чуть кусок мяса от руки не отхватил.

— Видишь, мам, большие дяденьки тоже кусаются. А ты нас за это ругаешь, — сделал вывод Мак.

— Помолчите! Что за бесчувственные дети?! Папе и без того больно, — сказала Зина. — Хэнк, зачем ты пьешь с подчиненными? Выбрал себе еще веселую компанию — Лаэрта. Он же совсем не дружит с головой. Хочется, пожалуйста, пей дома, никто не запрещает — не будешь тогда сожалеть, что тебе не проломили бутылкой голову. Удивительно, как он тебе только кость не задел? В общем, ты получил хороший урок.